Крадин николай николаевич. Крадин Н.Н. Кочевая империя как социополитическая система. Что такое антропология

Главный научный сотрудник Отдела истории архитектуры и градостроительства Нового времени, доктор архитектуры, профессор, член-корр. РААСН, заслуженный архитектор России, почетный архитектор Якутии.

Родился в 1938 г. в Хабаровске. В 1960 г. окончил художественно-графическое отделение Биробиджанского педагогического училища. Работал учителем рисования и черчения в средней школе в Бурятии. В 1961-1964 гг. служил в Забайкальском военном округе. В 1964 г. поступил на архитектурный факультет ИЖСА им. И.Е. Репина в Ленинграде. Учился в мастерской народного архитектора СССР С.Б. Сперанского. После окончания института в 1970 г. был направлен на работу в Дальневосточный филиал ВНИИ технической эстетики (Хабаровск) на должность главного архитектора отдела интерьеров. С 1973 г. преподает в Тихоокеанском государственном университете (ранее Хабаровский политехнический институт) на факультете архитектуры и дизайна. Профессор кафедры архитектуры и урбанистики.

В 1979 г. без обучения в аспирантуре защитил в МАРХИ кандидатскую диссертацию на тему «Крепостное деревянное зодчество Сибири XVII – XVIII вв.». В 2003 г. в НИИТАГ защитил докторскую диссертацию в виде научного доклада по теме «Русская архитектура Дальнего Востока XVII – начала XX вв.».

Автор и соавтор 30 книг и около 600 статей. Автор воссоздания церкви Святителя Иннокентия в Хабаровске, церкви Святителя Николая и Иверской часовни в Харбине; принимал активное участие в создании парка русской культуры «Усадьба ВОЛГА» в Харбине; соавтор проекта Русской улицы в Даляне, а также проекта «Квартал русской культуры» в г. Цзимо – пригороде г. Циндао (КНР) и др.

Область научных интересов: русская архитектура, история архитектуры городов Восточной Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока, творческая деятельность архитекторов на востоке России, русское архитектурное наследие в Китае, народная архитектура Сибири и Забайкалья.

Избранные награды:

• Медаль ордена «За заслуги перед Отечеством II степени»
• Медаль «Ветеран труда»
• Четырежды лауреат премии губернатора Хабаровского края
• Почетный знак «Признание и почет» Хабаровской городской мэрии
• Памятный знак губернатора Хабаровского края «150 лет Айгунского договора. За заслуги»
• Золотая медаль РААСН им. А.В. Иконникова «За успехи в архитектурной науке»
• Диплом Дальневосточной ярмарки «Книжный двор» за книгу «Альбом творчества: научные и проектные работы» (Хабаровск, 2015)
• Диплом и золотая медаль Дальневосточного фестиваля «Зодчество – 2016» за осуществление экспедиций «По местам сталинских лагерей: от Якутска до Магадана»
• Большая золотая медаль Хабаровской международной ярмарки (2010, 2013, 2014, 2016) за опубликованные книги, проекты, руководство экспедициями «По местам сталинских лагерей: от Якутска до Магадана» (2012, 2013, 2015, 2016 гг.)

Публикации

Список трудов

Избранные публикации:

Монографии

1. Русское деревянное оборонное зодчество. – М.: Издательство “Искусство”, 1988. – 192 с.

2. Памятники архитектуры Хабаровска. – Хабаровск: Этнос-ДВ, 1997. – 252 с.

3. Архитекторы Хабаровска. – Хабаровск: Магеллан, 1998. – 140 c.

4. Старый Хабаровск: Портрет города в дереве и камне (1858-1938). Хабаровское книжное издательство, 1999. – 304 с.

5. Охраняются государством. Памятники архитектуры и скульптуры общероссийского значения в Хабаровске. – Хабаровск: “Частная коллекция”, 1999. –192 с.

6. Записки краеведов. – Хабаровск: Издательство “Магеллан”. – Хабаровск, 2000. – 336 с. (Соавтор Вежновец А.Ф.).

7. Харбин – русская Атлантида: очерки. – Хабаровск: КГУП “Хабаровская краевая типография”, 2001. – 368 с.

8. Архитектура и архитекторы Хабаровска. – Хабаровск: Кн.изд-во, 2003. – 160 с., ил.

9. Записки краеведов. 2-е издание. – Хабаровск. Издатель Хворов А.Ю. 2004 (Соавтор Вежновец А.Ф.). – 336 с.

10. Старый Хабаровск: Портрет города в дереве и камне (1858-2013). – Хабаровская краевая типография, 2003. – 448 с.

11. Русская архитектура Дальнего Востока XVII–начала XX вв. / Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора архитектуры. – Хабаровск, 2003. – 82 с.

12. Харбин – русская Атлантида (на китайском языке). – Харбин, 2007. – 326 с.

13. Харбин – русская Атлантида (на китайском языке). – Харбин, 2007. – 290 с.

14. Старый Хабаровск: Портрет города в дереве и камне (1858-2008). – Хабаровск: Издательство РИОТИП, 2008. ­– 448 с.

15. Художники Дальнего Востока (XIX – середина XX вв.): Биографический иллюстрированный словарь. – Хабаровск: Книжное издательство “Риотип”, 2009. – 176 с.

16. Харбин – русская Атлантида: очерки. – Хабаровск: КГУП “Хабаровская краевая типография”. 2010. – 368 c.

17. Градостроительство Сибири. – СПб.,: Изд-во КОЛО, 2011. – 784 с. (в соавторстве)

18. Русское деревянное зодчество. Произведения народных мастеров и вековые традиции. – М.: Северный паломник, 2012. – 668 с. (в соавторстве).

19. Зодчие Хабаровска (1858-2013). – Хабаровск: КГУП “Хабаровская краевая типография”, 2013. – 448 с.

Статьи

1. Неизвестные башни Казымского острога // Проблемы синтеза искусств и архитектуры. ИЖСА им. И.Е. Репина. Вып.4. – Л., 1974.

2. Первые русские поселения на берегах Тихого океана // История городов Сибири (XVII – нач. XX вв.). “Наука”. Новосибирск, 1977.

3. К вопросу о реконструкции города Мангазеи // Города Сибири. “Наука”. Новосибирск, 1978.

4. Об основании Казымского (Юильского) острога // Историко-архитектурный музей под открытым небом. “Наука”. Новосибирск, 1980.

5. Деревянная архитектура Хабаровска // Памятники Отечества. “Советская Россия”. №1. М., 1980. – С.148-153.

6. Деревянный город // Дальний Восток. №9. 1982.

7. Нерчинск // Памятники Отечества. “Советская Россия”. М., 1984, №1(9). – С. 50-57.

8. Памятники архитектуры Нерчинска XVII-нач.XX вв. // Архитектурное наследство, №33, Стройиздат. М., 1985. – С.78-88.

9. Деревянные крепости Сибири и Дальнего Востока // Архитектура и градостроительство на Дальнем Востоке. Сб. научн. трудов. ХПИ, Хабаровск, 1985.

10. Народная архитектура хантов // Архитектурное наследство. №35. Стройиздат. М., 1988. – С.73-85.

11. Размышления о Хабаровске // Памятники Отечества. “Советская Россия”. – М., 1988. – С.106-116.

12. Народная архитектура якутов // Архитектурное наследство. №37. Стройиздат. – М., 1990.

13. Старый Якутск // Памятники Отечества. “Советская Россия”. М., 1990. №2. – С. 93-109.

14. Крепость Албазин. Оборонное строительство на северо-востоке русского государства в XVII веке // Россия и АТР. Владивосток, 1992, №1. – С.67-79.

15. Русские остроги на Амуре // Дальний Восток, 1997, №2.

16. Русские православные церкви в Китае // Россия и АТР. Владивосток. 1998, №1. – С.26-32.

17. Хабаровск исторический // Дальний Восток, 1998, №5-6. – С.118-162.

18. О традициях и влияниях в народной архитектуре якутов // Археология и этнология Дальнего Востока и Центральной Азии. – Владивосток, 1998. – С.197-211.

19. Русские архитекторы и Харбин // III чтения им. Даниловского. Хабаровск. ХГТУ. 1999. – С.40-48.

20. Якутские оборонные амбары // Архитектурное наследство. №43. М., 1999. – С.196-207.

21. Якутская деревянная крепость XVII в. // Тальцы. Иркутск, 1999. – С.3-10.

22. Приморские архитекторы в харбинской эмиграции // Вестник ДВО РАН. – Владивосток, 2001, №4. – С.112-124.

23. Якутские оборонные амбары // Архитектурное наследство. №44. – М.: НИИТАГ РААСН. 2001. – С.81-90.

24. Забайкальские фортеции // Археология и культурная антропология Дальнего Востока и Центральной Азии. – Владивосток: ДВО РАН. 2002. – С.305-323.

25. Русское архитектурное наследие Харбина // Россия и АТР. – Владивосток. 2003. №1. – С.79-88.

26.Хабаровск: Столица Дальнего Востока // Проект Россия. – М., 2001, №22. – С.65-80.

27. Дальний (Далянь) – город европейского типа на востоке Азии // Архитектурное наследство. – М.: УРСС. 2003, №45. – С.162-173.

28. Православные храмы в Китае // Вестник ДВО РАН. – Владивосток, 2002. №6. – С.97-107.

29. Исторические города Якутии // Архитектура Восточной Сибири и Дальнего Востока. Вып.1. Русские города на Дальнем Востоке. – Хабаровск, 2002. – С.10-39, 193-199.

30. Архитектурные памятники Кондуя // Археология и культурная антропология Дальнего Востока. – Владивосток: ДВА РАН, 2002. – С.233-244.

31. Русские города в Китае // Архитектура Восточной Сибири и Дальнего Востока. Вып.1. Русские города на Дальнем Востоке. – Хабаровск, 2002. – С.109-142, 208-222.

32. Народная архитектура скопцов в Якутии // Традиционная культура Востока Азии. Сборник научных трудов АмГУ. – Благовещенск, 2002. – С.334-346.

33. Рассушин в Харбине // Земля Иркутская. 2003. – №1 (21). – С.18-21.

34. Никифоров Н.В. – издатель архитектурного журнала в Харбине // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Вып.5. – Благовещенск: Изд-во АмГУ. 2003. – С.268-274.

35. Первые храмы Приамурья // Архивы на рубеже веков, их роль в исторической науке и практике управления обществом. – Хабаровск: Частная коллекция. 2003. – С.79-87.

36. Памятники архитектуры эпохи модерна в Забайкалье // Научное обеспечение технического и социального развития Дальневосточного региона. – Хабаровск. ХГТУ. 2004.

37. Даурские остроги // Дальний Восток: Проблемы развития архитектурно-0строительного комплекса. Научные чтения памяти профессора М.П. Даниловского. Вып.4. – Хабаровск: ХГТУ, 2003. – С.103-113.

38. Православные храмы в городах Китая // Христианское зодчество /Новые материалы и исследования. – М.: Едиториал-УРСС. 2004. – С.703-730.

39. Дальневосточная библиотека в Хабаровске: из истории строительства ее зданий // Вестник Дальневосточной государственной научной библиотеки. – Хабаровск. 2004. - №3 (24). – С.9-21, 137-139 (ил.).

40. Русские крепости и поселения на Дальнем Востоке (XVII-XVIII вв.) // Российский Дальний Восток в древности и средневековье: открытия, проблемы, гипотезы. – Владивосток: Дальнаука. 2005. – С.636-658.

41. Династии российских архитекторов в Китае // Вести Союза архитекторов России. – М., 2005. – №1 (23). – С.46-51.

42. Архитектор Никитин // Проект Байкал. – 2005. – №6. – С.27-31.

43. Конные мельницы // Архитектурное наследство. – М.: УРСС, 2005. – №46. – С.136-149.

44. Первый архитектор Забайкалья // Проект-Байкал. – Иркутск, 2006. – №7. – С.36-38; №8. – С.30-32.

45. Русские архитекторы в Китае: первая половина XX в. // Китайско-Российский форум на высшем уровне на тему архитектурных стилей и проектирования городов. Данные собраний. – Харбин, 2006. – С.95-100.

46. Харбин – новый мегаполис Китая // Проект-Байкал. – Иркутск, 2006. –№9. – С.29-35.

47. Архитектура модерна в Китае // Вести Союза архитекторов России. – М., 2006. - №3 (29). – С.48-53.

48. Н.Л. Кощевский и С.М. Широкогоров: дружба и сотрудничество в китайской эмиграции // Этнографическое обозрение. – 2007. №6. – С.5-13.

49. Вклад русских зодчих в архитектуру Харбина // Архитектура. Строительство. Дизайн. – М., 2007. – №4 (49). – С.32-38.

50. Профессионально-творческие организации российских инженеров-эмигрантов в Китае // Архитектурное наследие Русского зарубежья. Вторая половина XIX – первая половина XX в. – СПб: “Дмитрий Буланин”, 2008. – С.110-130.

51. Торговые фирмы “Кунст и Альберс” и “И.Я. Чурин и Ко” на Дальнем Востоке // Проект Байкал. – 2008. – №15. – С.134-137.

52. Приамурская выставка // Проект Байкал. – 2008. – №15. – С.134-137.

53. Архитектура конструктивизма на Дальнем Востоке // Проект Байкал. – 2008. – №16. – С.102-107.

54. Модерн в архитектуре русских городов Маньчжурии // Культурный обмен между странами Северо-Восточной Азии и Российским дальним Востоком. – Харбин. – 2008. – С.510-516.

55. Культ и архитектура // Проект Байкал. – 2008. – №18. – С.64-67.

56. Русские художники-эмигранты в Китае // Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение Русского Зарубежья. – СПБ.: “Дмитрий Буланин”, 2008. – С.45-52.

57. По следам русской Атлантиды // Дальний Восток: проблемы развития архитектурно-строительного комплекса: материалы региональной научно-практической конференции. – Хабаровск: ТОГУ, 2010. – Вып.11. – С.78-83.

58. Иркутский купец И.Я. Чурин и его торговая деятельность в Китае и на Дальнем Востоке // Иркутск: роль города в политической и культурной жизни России. К 350-летию основания. 1661-2011: Сборник материалов научно-практической конференции. – М., 2011. – С.261-273.

59. Дальлаг в Якутии: экспедиция по местам сталинских лагерей // Мой университет. - №1(13). – 2013. – С.102-109.

60. Военный инженер Малиновский // История и культура Приамурья. – 2012, №2 (12). – С.137-147.

61. Старый Якутск // Альманах Тобольск и вся Сибирь: Якутск. XIX том. – Тобольск, 2012. – С.82-102.

62. Русские архитекторы и инженеры – педагоги Харбинского политехнического института // Наука, образование и экспериментальное проектирование-2013. – М.: МАРХИ, 2013. – С.44-51.

63. Илимский острог в музее деревянного зодчества “Тальцы” под Иркутском// Проект-Байкал. – Иркутск, 2013. – № 37-38. – С.44-53.

64. Архитектура сталинских лагерей в Якутии // Проект-Байкал. Иркутск, 2014. – №42. – С.154-162.

65. Владивостокская архитектурная школа: становление, развитие и особенности // Дальний Восток: проблемы развития архитектурно-строительного и дорожно-транспортного комплекса: материалы международной научно-практической конференции. - Хабаровск: Изд-во Тихоокеан. гос. ун-та, 2014. – Вып.14. – С.113-117.

66. Образ города как результат деятельности ведущих архитекторов // Academia. Архитектура и строительство. М.: РААСН. – 2015. – №3. С.5-12

67. Из истории военной церкви в честь Иверской Божией Матери // Баландинские чтения – 2015. Новосибирск, 2015.

68. Из истории развития Хабаровской архитектурной школы // Фундаментальные исследования РААСН по научному обеспечению развития архитектуры и строительной отрасли Российской Федерации в 2014 году: сб. науч. тр. РААСН / Юго-Западный государственный университет, под ред.А.В. Кузьмина и др. – Курск: Изд-во “Деловая полиграфия”, 2015. Т.1. – С.16-21.

69. Свято-Николаевский собор в Харбине как символ русской православной культуры // Рябининские чтения: Материалы научной конференции. – Петрозаводск, 2015.

70. Периодическая печать как источник материалов о русской эмиграции в Китае // Пятые чтения имени В.И. Чернышевой: материалы Всероссийской научно-практической конференции “Культурно-историческое наследие Дальнего Востока: сохранение, использование, популяризация”. – Хабаровск: ОАО “Хабаровская краевая типография”, 2015. – С.165-170.

71. Крадин Н.П., Крадин Н.Н. Кондуйские древности // Вопросы истории. – М., 2016 (фактич. 2017). – № 12. – С. 133-138.

Общее число публикаций – более 560, в том числе 30 книг.

РЕЦЕНЗИИ, ИНФОРМАЦИЯ

Ю. М. ШИКИН

Крадин Н. Н. Политическая антропология: Учебное

пособие. М.: Ладомир, 2001.

Предлагаемое учебное пособие является одной из немногих разработок, имеющих характер комплексного исследования антропологической теории политогенеза, родившейся на стыке таких наук, как политология, история, антропология, этнография, социальная психология и некоторых других. Практика показывает, что появившаяся на перекрестке различных направлений научная дисциплина имеет больше всего шансов получить плодотворное развитие, рождая новое знание и понимание сути исследуемых проблем. Представляется, что политическая антропология как раз и является той самой пограничной наукой, которая в общем виде ставит своей задачей изучать «народы мира с целью выявления особенностей политической организации в исторической динамике» (с. 10).

Объединяющим положением, своего рода стержнем данной работы является попытка рассмотреть власть и её институты как сложное социобиологическое, культурнокоммуникативное и духовное явление, которое может быть понято и интерпретировано в качестве специфической разновидности социального производства и воспроизводства всего многообразия властных отношений и деятельности различных субъектов власти в богатом историческом и этническом контексте.

Важным и ценным в работе является её выход на современность (Глава V. Политическая антропология и современность, с. 152-186), попытка проанализировать

динамику политических трансформаций традиционных обществ в ходе глобальных процессов модернизации. Трудно не согласиться с автором в тех случаях, когда он критически относится к механическому копированию политических институтов развитых современных демократий и слепому их насаждению в странах, находящихся на «периферии» современной мир-системы. Чаще всего такого рода заимствования приносят вред и скорее тормозят, нежели убыстряют общественный прогресс.

Бесспорным достоинством работы стало то, что её автору удалось показать, что власть имеет своё собственное бытие и, следовательно, свои источники, причины и логику происхождения, воспроизводства и обновления. Своеобразие материальной, психологической и духовной сторон природы власти в их взаимосвязи и историческом контексте нагляднее всего обнаруживает себя в конкретном этническом выражении. В политической жизни доминирование, например, власти насилия или грубой силы, или власти традиций, или власти формального закона есть действие конкретной причины, обстоятельств, определяющих целесообразность использования одного из приёмов как способа влияния и взаимодействия субъектов политики. Автор значительно расширяет наши представления о такого рода взаимодействиях, знакомя читателей и с различными взглядами на генезис государства и государственности, и с эволюцией форм политической организации общества. Это именно те проблемы, которые не рассматриваются подробно ни в курсе политологии, ни социологии, ни этнографии, но являются центральными в политантропологии.

Работа проф. Н. Н. Крадина, если и могла бы быть улучшена, то только за счёт композиционных и незначительных редакционных изменений. Так, параграф 4 (история политической антропологии, с. 24-38), безупречный для монографии или диссертации, не совсем удачен для учебного пособия, предназначенного тем, кто

хочет познакомиться с предметом и проблематикой политической антропологии и не является специалистом. Параграф перегружен библиографическим материалом и именами исследователей, о которых студент, а читателями в основной массе будут студенты, скорее всего, никогда и не слышал.

Требует, на наш взгляд, уточнения предмет политической антропологии и его место в системе современных общественных наук. «Антропология» в понимании Н. Н. Крадина, является ключевым словом, определяющим суть дисциплины (с. 205: «Политическая антропология - часть антропологической науки, занимающаяся изучением становления и развития механизмов социального контроля и власти»). Между тем вся структура работы говорит о том, что речь идёт об интегральной дисциплине, в которой политический аспект столь же важен, сколь и антропологический. Думается, что признание политической антропологии новым самостоятельным направлением исследования было бы правильным и сделало бы честь автору.

Сомнительной, с нашей точки зрения, является обозначение негативной позиции автора к марксизму и к работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (с. 24). Видимо, таким образом отдаётся дань общей ныне моде отрицания мировоззрения, с которым связаны известные неудачи в строительстве нового общества. Автор, правда, фактически принимает марксизм серьёзно, что и следует из текста учебного пособия.

Широкая эрудиция автора иногда ставит читателя в неловкое положение - необходимость выбора ответа на вопрос, у которого может быть много разных ответов. Для научного работника, исследователя это повод задуматься над поиском нужного решения, это толчок к движению мысли. Студенту, а речь идёт об учебном пособии, нужен однозначный ответ, который им может быть принят или отвергнут, но который он знать обязан. Говоря о

происхождении государства, например, и отмечая дискуссионность проблемы, автор, показав добрый десяток взглядов на генезис государства, констатирует, что единой обязательной причины его возникновения не существует (с. 137-139). Представляется, что в таких случаях ему следовало бы обозначить собственную позицию.

Последнее замечание относится к языку пособия, на который следует обратить внимание при переиздании. Понятный специалисту, обычным читателем он может быть воспринят с трудом, а то и вовсе не принят. Вот один из примеров из текста: «Суммируя вышеизложенное, можно дефилировать вождество как форму социополитической организации позднепервобытного общества, которая, с одной стороны, характеризуется как система, имеющая тенденции к интеграции посредством политической централизации, наличием единой редистрибутивной экономики, идеологического единства и т. д., а с другой стороны, как система, имеющая тенденции к внутренней дифференциации посредством специализации труда (в том числе и управленческого), неравного доступа к ресурсам, отстранению непосредственных производителей от управления обществом, статусной дифференциации культуры» (с. 131-132).

В целом же работу такого рода давно ждали и политологи, и антропологи, и представители других общественных наук. Это оригинальный труд, дающий импульс развитию в нашей стране новой дисциплины -политической антропологии.

Крадин Н.Н. ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ. М., 2004.

Предисловие

Антропологические теории политогенеза развивались в известной степени независимо от

теории политической науки, хотя любой антрополог, знакомый с работами современных

политологов, может найти очень много общего в механизмах формирования архаических и

современных политических институтов. Если взять, например, широко известные труды

Роберта Михелса, посвященные социал-демократическим партиям Западной Европы XX века, то

при внимательном чтении все больше и больше склоняешься к мысли, что со времен первых

вождеств-номов Шумера и Египта мало что изменилось в социальной практике людей. Михелс

показывает, что любая политическая партия или профсоюзная организация сталкивается в

своей деятельности с различными проблемами (организация политических кампаний и

выборов, печатная деятельность, ведение переговоров и т. д.). Данная деятельность отнимает

много времени и иногда требует специальной подготовки. Если организация включает большое

число членов, то нужны дополнительные усилия по их координации. Постепенно формируется

управленческий аппарат, который занимается обеспечением жизнедеятельности организации,

собирает взносы, ведет переписку и проч. Партийные функционеры концентрируют в своих

руках инфраструктуру организации, органы печати и финансовые средства. Если внутри

организации возникает оппозиция, то все эти рычаги могут быть направлены против

ревизионистов. Со временем, когда финансовое положение и статус лидеров становятся

стабильными, меняется и их психология. Они уже стремятся не столько к выполнению

программных установок своей партии, сколько к сохранению собственной стабильности. В этом,

по Михелсу, заключается "железный закон олигархии". Замените в нарисованной Михелсом

картине некоторые переменные: вместо профсоюза или партячейки поместите группу соседних

деревень, вместо взносов - подарки и дань, а вместо парторга вождя - и вы получите типичную

картину перерастания вождества в раннее государство. Трудно отделаться от еще одной

навязчивой ассоциации - ну чем не "новый политогенез" в постсоветской России и других

государствах СНГ. (3) Возможно, кому-то вышеизложенное может показаться чересчур

механизмы формирования структур власти в архаических и современных обществах?

Политическая антропология помогает понять, что современная политика своими корнями

уходит в прошлое, а определенные формы социальности можно проследить в сообществах

высших животных. Политическая антропология также имеет большое значение для понимания

политических процессов в современных обществах, которые находятся на пути построения

демократической системы правления. Недоучет того, что характер институтов власти и

политических процессов в данных обществах имеет во многом "традиционный" (в

терминологии Макса Вебера) характер, прямое, некритическое заимствование западных

либеральных ценностей может привести к противоположным и непредсказуемым результатам.

Многопартийность может вылиться в формирование партийных структур на родоплеменной

или конфессиональной основе, а затем привести к крупномасштабным межэтническим или

религиозным конфликтам. Разделение властей может привести к хаосу и беспорядкам (так как

для традиционных обществ, по сути, не характерен принцип разделения властей), а затем и к

установлению открытой военной хунты и т. д. В западной социальной науке политическая

антропология занимает важное место. В нашей стране политантропология как

самостоятельная дисциплина - достаточно новое направление. В советское время предмет ее

исследования фактически находился под запретом, поскольку на изучение теории власти был

наложен неофициальный мораторий. Единственное исключение - книга Л.Е. Куббеля "Очерки

потестарно-политической этнографии" (1988), в которой автор - известный отечественный

африканист - главное внимание уделил эволюции архаических и колониальных обществ

(необходимо помнить, что западное название науки "антропология" во многом синонимично

отечественному термину "этнография"). Эта работа оказала большое влияние на целое

поколение исследователей. Но с момента выхода монографии прошло более десяти лет, она

давно стала библиографической редкостью, а ряд ее положений должен быть пересмотрен в

свете данных современной науки. Только в годы "расцвета" перестройки, и особенно после

1991 г., стало возможным говорить прямым текстом о предмете и целях политической

антропологии в полном объеме, о многочисленных примерах архаических и традиционных

элементов власти в политической культуре СССР и постсоветских стран СНГ. Данная

дисциплина включена в стандарты для преподавания политологам и социологам, ее стали

осваивать будущие профессиональные социоантропологи. Но книг по политантропологической

тематике по-прежнему немного. Практически нет учебников и пособий для студентов вузов.

Именно это обстоятельство побудило меня взяться за написание данной работы. Однако

выяснилось, что избранная тема настолько обширна, что я оказался не в состоянии охватить ее

полностью. (4) В ряде случаев пришлось касаться проблем иных наук. Но это участь

смежных дисциплин, где их компетенция недостаточно полна. За все возможные ошибки и

неточности ответственность лежит только на мне. Предлагаемая книга написана в первую

очередь для тех, кто недостаточно хорошо знаком с предметом и проблематикой политической

антропологии. Пытливым студентам, которые не удовлетворяются материалом учебника,

приготовлен маленький сюрприз - расширенный список литературы. В списке этом по причине

нехватки места упоминаются далеко не все работы. Однако все они имеют отношение к

политической антропологии. Кроме этого, по смежным вопросам ссылки на дополнительные

публикации я давал прямо в тексте, стараясь по возможности учесть всю наиболее важную

1995-2000 гг. Публикация этой работы стала возможной благодаря гранту ФЦП "Интеграция"

(М422-06), а также некоторым моим собственным исследованиям, выполненным при поддержке

ряда научных фондов: РГНФ (97-01-00533), Фонда Сороса (1998, № HAG803), МОНФ (1998, №

224). Хотелось бы высказать признательность за ценные советы и пожелания О.Ю. Артемову,

Д.М. Бондаренко, Л.С. Васильеву, Х.Дж.М. Классену, А.В. Коротаеву, Л. Крэдеру, В.А. Лыншу,

Ю.В. Павленко, В.А. Попову, А.И. Фурсову, А.М. Хазанову.

У нас безотказное оружие - базисная теория феодализма,

разработанная в тиши кабинетов и лабораторий, на пыльных

раскопах, в солидных дискуссиях. Жаль только, что дон Рэба

понятия не имеет об этой теории.

ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ

1. Что такое антропология?

Политическая антропология сложилась как одно из ответвлений антропологической науки. В

самом широком смысле антропология (от греч . антропос - человек) - это совокупность научных

знаний о природе человека и его деятельности. Иногда в современной отечественной

литературе встречаются высказывания, что антропология, главным образом социальная и

культурная антропология, - молодая наука, находящаяся на этапе своего становления. Однако

Ливерпульском университете Дж. Фрэзером, хотя реально данная дисциплина сформировалась

еще в XIX в. В настоящее время антропология представляет собой целый комплекс наук о

человеке и его деятельности. Только в США антропология преподается более чем в 400 высших

учебных заведениях, которые ежегодно выпускают 9000 бакалавров. Около 11 000

антропологов состоят членами Американской антропологической ассоциации, более 400

человек ежегодно получают ученую степень доктора философии (PhD) по антропологическим

специальностям. Раз в пять лет проводятся международные конгрессы антропологических и

этнографических наук, на которые съезжаются ученые со всего мира. Интеллектуальным

предшественником современной антропологии был философский антропологизм мыслителей

ХVIII-ХIX вв., согласно которому, только исходя из человеческой сущности, можно разработать

систему представлений о природе, обществе, познании (Л. Фейербах, М. Шелер, Ф. Ницше, Н.

Чернышевский и др.). Однако уже изначально антропология мыслилась шире, чем просто

философское осмысление проблем человеческой сущности. Помимо философской антропологии

в ее состав включались и другие дисциплины и концепции. Со второй половины XIX в.

понимание антропологии изменилось. (6) Накопление научной информации неизбежно вело к

дифференциации гуманитарного знания. Постепенно выделились в самостоятельные науки

политическая экономия, социология, психология, история, филология и т. д. В этот же период

сформировалась и антропология (в XIX в. ее нередко называли этнологией) - дисциплина,

изучающая народы, находящиеся вовне цивилизованного мира. По причине ограниченности

источников по истории бесписьменных архаических народов, а также в силу особенностей

исследовательской работы в данных культурах, когда антрополог должен был в одинаковой

степени иметь высокую подготовку в самых различных областях науки, такие дисциплины, как

в первую очередь физическая антропология (или естественная история человека), этнография,

археология, не могли существовать одна без другой. Это привело не столько к их

дифференциации (хотя в некоторых странах, в том числе и у нас, они до сих пор считаются

самостоятельными науками), сколько к интеграции их в единый междисциплинарный комплекс.

В то же время постепенно философско-антропологическая проблематика оказалась

выведенной за рамки собственно антропологии. В настоящее время антропологическую науку,

как правило, подразделяют на две большие части: физическую и культурную (или иначе

социальную) антропологию. Первая изучает физическое строение человеческого тела и

антропогенез (т. е. проблему происхождения человека). Вторая представляет собой комплекс

самостоятельных дисциплин (археология, лингвистика, фольклористика, этнография и,

наконец, собственно культурная или социальная антропология), рассматривающих в

целостности культуру того или иного народа.

В самом широком смысле культурная антропология изучает хозяйственный быт, социальные

системы, обычаи и идеологические представления архаических народов. Нередко понятия

"культурная" и "социальная" антропология рассматривают как синонимы (первый термин

используется в основном в США, второй - в странах Западной Европы, особенно в

Великобритании). Однако между ними есть некоторая разница. Если британские антропологи

рассматривают культуру как составную часть человеческого общества, то их заокеанские

коллеги вслед за Л. Уайтом полагают, что социальность присуща не только людям, но и высшим

животным. "Именно культура, а не общество выступает в качестве отличительной особенности

человека, научное исследование этой особенности должно быть названо скорее

культурологией, а не социологией" (White 1949: 116). Исторически сложилось так, что

антропологи по преимуществу занимались изучением и реконструкцией образа жизни

бесписьменных ("доисторических") народов. В то же время антропология не прервала связи с

другими общественными науками. Не случайно многие исследователи определяли социальную

антропологию как "отрасль социологии, изучающей примитивные общества". Однако в 50-60-е

годы XX в. в антропологии (7) наметилась естественная тенденция к некоторому сужению

объекта исследований: с накоплением знаний ученые стали переходить к более углубленному

изучению отдельных аспектов культуры - технологии, социальной организации, семейно-

брачным отношениям, верованиям и проч. Концентрируя свои усилия на отдельном

направлении, некоторые из антропологов пришли к осознанию актуальности расширения

временных рамок своих исследований, а также к необходимости более тесной кооперации с

другими науками - экономикой, демографией, социологией и проч. Все это привело к

появлению ряда новых интересных субдисциплин культурной антропологии, таких как

экономическая и юридическая антропология, дополняющие классическую политическую

экономию, а также историю государства и права, наконец, сформировалась особая,

пограничная с политическими науками, дисциплина - политическая антропология. В

отечественной литературе исследования исторических структур власти осуществлялись в

рамках комплекса исторических наук (собственно истории, археологии и этнографии). Для

марксистской науки термин "политическая антропология" был неприемлем в силу двух причин.

Во-первых, в силу того, что в отечественной науке "социальную антропологию" традиционно

"этнографией" (антропологами у нас называли только тех, кто занимался физической

антропологией). Во-вторых, потому, что согласно марксистской теории политика существует

только в классовом обществе, тогда как отношения в первобытном обществе не могут

иной термин. В 1970-е годы отечественными этнографами было предложено именовать

отношения в первобытном обществе потестарными (от лат . potestas - власть), хотя введение

такого термина нельзя признать особенно удачным. Ведь отношения власти существуют не

только в первобытности, а во всех стадиальных типах общества. В 1979 г. Л.Е. Куббель

предложил называть политическую антропологию термином "потестарно-политическая

этнография", а спустя десять лет им была написана первая (и пока, в сущности, единственная

обобщающая) книга на русском языке на данную тему (Куббель 1979; 1988). Несмотря на

официальное игнорирование, термин "политическая антропология" тем не менее постепенно

вошел в лексикон отечественных исследователей. С середины 1980-х годов он все чаще и чаще

стал встречаться в работах этнографов-антропологов и востоковедов. В настоящее время

"политическая антропология" официально вошла в перечень научных дисциплин в высших

учебных заведениях, она читается студентам антропологических, социологических и

политологических специальностей. Студенты-историки изучают аналогичные проблемы в

(8) 2. Политическая антропология.Понятие политической антропологии

Поскольку антропологи занимались в основном изучением неевропейских цивилизаций и

культур, предметом изучения политической антропологии стали механизмы и институты власти

и социального контроля преимущественно в доиндустриальных и посттрадиционных

обществах. С этим согласны большинство специалистов. Так, Ж. Баландье полагает, что в

задачи политической антропологии входит сравнительное изучение политической организации

первобытных и архаических обществ (Balandier 1967: 6-9). С ним перекликается Л.Е. Куббель, по

которому предметом потестарно-политической этнографии являются отношения власти и

управления обществом преимущественно в доиндустриальные эпохи (Куббель 1979; 1988).

Схожие определения политической антропологии даются в большинстве западных

специальных словарей, энциклопедий и справочников по социокультурной антропологии и

политологии. В одном из подобных изданий, воспроизведенных в журнале "Политические

исследования" (1993, №1), дано следующее определение: Политическая антропология -

изучение институтов управления и соответствующей практики у этнических сообществ, в

особенности в примитивных обществах и в обществах с племенным строем. Политическая

антропология выясняет связь политического поведения с более широкой групповой культурой

и исследует то, какими путями происходит развитие политических институтов и практики.

М. Абеле несколько расширяет предмет политической антропологии. Он считает, что в ее

задачи входит "изучение властных процессов и систем, пронизывающих наши структуры, и

способов, в которых проявляются корни и формы политического действия в наших обществах"

(Абеле 1998: 30). В.В. Бочаров пытается объединить обе точки зрения. По его мнению,

первоначально политическая антропология изучала системы властно-управленческих

отношений в традиционных обществах. В настоящее же время она должна стать прикладной

наукой, направленной на оптимизацию принимаемых в процессе управленческой деятельности

решений в условиях, когда в качестве управляемых выступают полиэтничные субъекты,

политическая культура которых густо замешана на традиционном субстрате (Бочаров 1998:

141). (9) В итоге, можно определить предмет изучения данной дисциплины как совокупность

институтов контроля и власти в доиндустриалъных обществах: структура данных институтов и

их сравнительная типология, анализ причин и факторов преобразования одних форм в другие,

проблема адаптации, инкорпорации и трансформации традиционных механизмов контроля в

современных политических институтах. Исходя из этого, политическую антропологию можно

дефинировать как антропологическую дисциплину, изучающую народы мира с целью

выявления особенностей политической организации в исторической динамике.

Антропология и история

Если перевести изложенное выше на привычный для представителей отечественных

общественных наук язык, то можно сказать, что политическая антропология - это в известной

степени история власти: история преобразования одних форм и механизмов социального

контроля в другие. В рамках отечественной традиции такое определение несет в себе особый

смысл, так как антропологии как самостоятельной науки в СССР не выделялось, а дисциплины

и их подразделы, специализирующиеся на истории властных структур (история первобытного

общества, история древнего мира, этнография, история Востока и т. д.) у нас всегда было

принято включать в комплекс исторических наук. Специалисты в этих областях готовились

главным образом на исторических факультетах. Им присуждались ученые степени кандидатов

и докторов исторических наук. История в СССР считалась синтетической наукой, которая

включала в себя и археологию и этнографию (антропологию), изучая одновременно как

пространственно-временное многообразие исторических событий, так и выявляя обобщающие

закономерности хронологических процессов. Нельзя не заметить, что источники и

методические приемы работы с ними у историков, археологов и этнографов сильно отличаются.

Историк работает с письменными документами. Он должен установить их внешнюю

подлинность, попытаться понять, какой смысл скрывается за знаками, содержащимися на

исследуемом документе. Археолог исследует материальные фрагменты давно исчезнувшей

культуры. У него наиболее неблагодарная задача - попытаться составить целостную картину об

обществе из ограниченного числа кусочков мозаики. В отличие от археолога этнограф

(антрополог) имеет возможность наблюдать как целые материальные объекты, так и

отношения между людьми и их духовный мир. Но он должен уметь понять, какие глубинные

механизмы скрыты за внешним проявлением тех или иных форм поведения. С этой точки

зрения между антропологией и историей имеется существенная разница. Политическая

антропология не является историей в полном смысле слова. История в "узком смысле" (от

английского слова story - рассказ, повесть, новелла) - это наука о событиях, реконструируемых

(10) по письменным источникам. Главная цель историка в "узком смысле" - хронологически

связать свершившиеся события (факты), воссоздав их общее течение. Задача

политантрополога - несколько иная, его интересуют не события сами по себе, а структуры и

социально-политические системы. Поэтому если и причислять согласно распространенной в

отечественной науке традиции политическую антропологию к историческим наукам, то это не

совсем история, а скорее то, что называют "социальной историей" или "исторической

антропологией" (Гуревич 1993). На близость между политической и исторической

антропологией указал Ж. Ле Гофф в предисловии к современному изданию "Королей-

чудотворцев" М. Блока - классической книги по политантропологии западноевропейского

средневековья. По мнению Ле Гоффа, это даже единая дисциплина - политическая

историческая антропология (Блок 1998: 57). В то же время политическая антропология - это и

не совсем этнография. Этнографы имеют дело с живыми информантами, а предметом изучения

политической антропологии нередко являются не только современные архаические и

традиционные культуры (тем более что в настоящее время их практически не осталось), но и

более древние народы и проблемы их социально-властного устройства, известные по

письменным и археологическим данным. С этой точки зрения политантропологом может быть

не только этнолог-антрополог, но и в случае необходимости историк и даже археолог.

Антропология, политология и социология

Вышеизложенное не означает, что политантрополог должен сосредоточить свое внимание на

архаическом, традиционном и посттрадиционном господстве и не может заниматься изучением

систем власти в современных развитых обществах. Более того, имеется ряд объективных

обстоятельств, вследствие которых политантропологи все чаще обращаются к актуальным

проблемам наших дней. Прежде всего - это исчезновение с этнической карты мира самого

объекта традиционных антропологических исследований: к концу XX в. на земном шаре

практически не осталось мест, за исключением, быть может, самых глухих уголков Амазонии и

Африки, где бы остались существовать культуры, не испытавшие на себе влияния

модернизирующейся западной цивилизации. Во-вторых, проблематика эволюции институтов

власти в первобытном строе и изучение процессов возникновения государства все больше и

больше становятся чисто академической проблемой. Практически все письменные и

этнографические источники уже введены в научный оборот. Нередко основные вопросы

кажутся решенными, что отталкивает от них многих исследователей. Проблема по-прежнему

состоит только в создании компаративистских, обобщающих кросскультурных исследований.

(11) В-третьих, большинство научных фондов приоритетно финансируют исследования,

знаний и усилий антропологов. Вопреки опасениям ряда авторитетных антропологов прошлого

(А. Крëбер, К. Клакхон, М. Мид), что их дисциплина обречена стать "неудобным научным

склепом", этнические конфликты на Балканах, Кавказе и в ряде иных "горячих" точек мира,

развал социалистической системы и реставрация во многих посттрадиционных странах

востребованной современным мировым сообществом. Следовательно, политическая

антропология - это дисциплина, которая граничит не только с историей, но и социологией, и

политической наукой. Важно выявить соотношение между ними. Социологи и политологи

анализируют главным образом сознательные (осознанные) формы поведения людей. Строго

говоря, общество является предметом изучения социологии; политические институты и власть -

предметом политологии. Исходя из того, что власть является предметом исследования как

политологии, так и политической антропологии, есть соблазн определить политическую

антропологию как раздел политологии, специализирующейся на изучении "примитивных" (т. е.

первобытных) обществ. В то же время в ряде стран антропологию было принято считать

отделом социологии, которая изучает первобытные и традиционные общества (отчасти такое

понимание характерно и для современной российской социологии). Даже там, где за

антропологией признается самостоятельный статус, подчеркивается ее генетическое родство с

социологией. Определяя, в частности, место антропологии в ряду гуманитарных дисциплин,

Толкотт Парсонс (1902-1979) подчеркивал, что предметом ее изучения являются в основном

социальные структуры, символы и процессы "применительно к их культурным условиям", в

особенности в отношении к "простейшим" общественным системам (Парсонс 1998). В такой

интерпретации есть определенные основания. Действительно, предметом исследования

политологов и социологов являются современные политические системы. Соответствующие

структуры и институты прошлого изучаются историками, археологами и антропологами

(этнологами). Однако это не единственное отличие антропологии от социологии и политологии.

Объектом изучения антропологов становятся не только дошадустриальные и

посттрадиционные институты и процессы, но и идеальные символические системы (ритуалы,

стереотипы, знаки). Это обусловлено тем, что в обычных объектах антропологического

исследования (первобытных и традиционных структурах) отсутствует (в привычной нам

терминологии) деление общества на "базис" и "надстройку", на экономику и культуру,

социальную систему и политику. Антрополог пытается обнаружить за осознаваемыми

поступками глубинные археотипические пласты коллективной ментальности. Последние, как

правило, неосознаваемы и выражены в символической (12) (прежде всего вербальной) форме.

Следовательно, политическая антропология рассматривает структуры и механизмы контроля

как некие целостные, нерасчлененные символические системы. В то же самое время если

социолог и политолог рассматривают предмет своего исследования в рамках понятийного

аппарата, разработанного на основе изучения западного общества, то антрополог занимается

сравнением главным образом незападных обществ и пытается осмыслить и интерпретировать

изучаемое явление, в том числе с позиции объекта исследования (К. Леви-Стросс). Важные

отличия между антропологией, с одной стороны, и социологией и политологией - с другой,

имеются в методах исследования. Методы социологии и политологии являются по большей

части бихевиористскими, дескриптивными или эмпирическими, количественными

(анкетирование, опросы, статистические отчеты и проч.). Они направлены главным образом на

анализ обезличенных формальных институтов, процессов поведения индивидов и групп, а

также политических отношений (таких как власть, политическая система и др.). Методы

политической антропологии (наблюдение, включенное наблюдение, беседа) являются

методами этнографии (и схожи с методами этологии). Антрополог больше фиксирует устную и

невербальную информацию (речь, жесты, мимика, изображения). В отличие от других

социальных наук (экономики, социологии, политологии), работающих преимущественно со

статистическим материалом, антрополог большинство информации получает в результате

личных контактов с информантами (интервьюирования, неформальных бесед, наблюдения).

Широко распространена точка зрения, что социальная антропология обращает внимание на

изучение "малых", "простых" сообществ, тогда как социология ориентирована

преимущественно на исследование больших и сложных общностей. Вот что пишет известный

американский социолог Нейл Смелзер: В антропологии применяются многие методы,

характерные для социологии, но антропологи изучают главным образом небольшие,

незападные племенные общества, в то время как социологи исследуют в основном крупные

современные общества Европы и Северной Америки (Смелзер 1998: 20-21). Однако это не

совсем правильно. Современный политантрополог занимается не только такими

традиционными темами, как исследование политических институтов "примитивных" сообществ

или проблем происхождения государства, но и может успешно обращаться к изучению

механизмов власти и контроля в современных индустриальных обществах. Разница между ним

и социологом заключается отчасти в методах исследования (но не только в них, поскольку

современные социологи часто используют классические полевые этнографические методы),

однако в большей степени в теоретических и в методологических (13) установках (в более чем

в 50% случаях антропологи и социологи ссылаются только на труды представителей своей

науки), а также нередко в выводах. Проиллюстрируем это на одном показательном примере.

Рассматривая различные теории стратификации, тот же Смелзер ссылается на ряд публикаций,

в которых рассматривается вопрос престижности тех или иных профессий. В исследовании,

проведенном в 1956 г., жителям различных стран (от США до Новой Зеландии) предлагалось

дать оценку престижности разных профессий. Были получены очень схожие выводы...

Исследователи пришли к заключению, что в странах, где сложилась индустриальная система

производства, существует спрос на одни и те же профессии: инженеров, механиков,

бухгалтеров и т. п. Эти профессии и овладевшие ими люди пользуются примерно одинаковым

престижем во всем мире... С 1925 г. в США не произошло существенных изменений в оценках

профессионального престижа - врачи и другие специалисты остаются на верху пирамиды,

чистильщики обуви и проститутки по-прежнему занимают место у ее основания (Смелзер 1998:

285). Для антрополога подобная интерпретация не покажется исчерпывающей. Он сразу

обратит внимание, что в выборке упоминаются только западные страны (не говоря уже о том,

что в доиндустриальные эпохи престижны были совсем иные ценности!). Если взять, например,

Советский Союз периода так называемого развитого социализма, то там профессии инженеров,

бухгалтеров и врачей не были сверхпрестижны. Антрополог всегда нацелен на использование

сравнительных данных.

Антропология и современность

Подведем некоторые итоги. Под давлением современных западных институтов традиционные

нормы и ценности, экономические способы производства и формы социальной организации,

обычаи и модели семейной жизни, религиозные верования и т. д. если и не исчезают, то сильно

трансформируются. По этой причине может показаться, что по мере вытеснения первобытного

и традиционного образа жизни исчезает и предмет исследования антропологии. Однако это не

так. Во многих постколониальных и развивающихся обществах, а также в обширных

пространствах постсоциалистического мира традиционные социальные (например, патрон-

клиентные) отношения продолжают играть большую роль; осмысление экономических,

социальных и политических процессов в данных обществах обязательно должно учитывать

наличие данных отношений. Вместе с тем антропологические подходы имеют большие

перспективы и при изучении современности. Их применение по (14) отношению к современным

обществам показало свою эффективность. Отсюда появились такие специализированные

дисциплины, как антропология детства, феминистическая антропология, антропология

национальных меньшинств и т. д. С этой точки зрения предмет политической антропологии

может быть гораздо шире. Политантрополог, пользуясь антропологическими (этнологическими,

этнографическими) методами, может продуктивно изучать механизмы власти и контроля не

только в доиндустриальных, но и в современных обществах. Особую ценность его

исследованиям придает широкое использование сравнительно-исторического метода и

возможность понять незападные политические системы изнутри, без навязывания им

политологической и социологической терминологии, разработанной на примере цивилизации

Запада. Опыт показывает, что вторжение антропологов в сферу интересов политологов и

социологов может привести к пересмотру сложившихся стереотипных представлений, выявить

новые стороны рассматриваемых явлений. В качестве примера можно привести исследования

французского антрополога Марка Абеле, посвященные анализу политических ритуалов и

церемониальных символов в современной политической культуре Франции и Европы. Таким

образом, исходя из всего вышеизложенного, можно определить политическую антропологию

как дисциплину, которая занимается изучением политического поведения, власти и институтов

контроля в их исторической динамике антропологическими (этнографическими) методами.

Политическая антропология - это антропологическая дисциплина, изучающая политическое

поведение, политические и властные институты этнографическими методами.

(15) 3. Методы и методологические подходы.Методы

Основными методами политантрополога (как и любого антрополога, этнолога, этнографа)

являются: 1) наблюдение, 2) опрос, 3) извлечение информации из других категорий источников

Наблюдение основано на прямой зрительной фиксации того или иного явления, интересующего

исследователя. Такое наблюдение принято называть простым. Точность отражения зависит от

длительности полевого исследования. В идеале длительность полевого исследования должна

быть несколько более одного календарного года (два-три месяца необходимо на адаптацию в

среде), чтобы антрополог мог зафиксировать особенности жизнедеятельности изучаемого

этноса во все временные периоды года. (15) Кроме простого существует включенное

наблюдение, когда ученый поселяется среди изучаемой группы и, пытаясь методом глубокого

погружения включиться в жизнь изучаемой культуры, в течение длительного времени

фиксирует важнейшие стороны ее жизнедеятельности. Данный метод считается наиболее

действенным методом этнографического исследования. Один из классиков классического

эволюционизма Люис Генри Морган (1818-1881) длительное время жил и общался среди

ирокезов и даже был принят ими в полноправные члены племени сенека. Несколько лет

прожил среди папуасов Новой Гвинеи старейший российской этнолог Н.Н. Миклухо-Маклай

(1846-1888). Еще один из видных зарубежных исследователей - британский антрополог

Бронислав Малиновский (1844-1942) в годы Первой мировой войны, будучи тогда подданным

неприятельской державы (Австро-Венгрии), получил возможность длительное время жить и

работать на Новой Гвинее. Полученный за эти годы полевой материал лег в основу многих книг

Малиновского, ставших классическими в самых различных областях антропологической науки.

Блестящим образцом политантропологического исследования следует назвать книгу М.

Восленского "Номенклатура", в которой блестяще, со знанием дела изнутри показана структура

институтов управления и власти советского общества. Вселенский знает "систему" не

понаслышке - он сам некоторое время проработал в органах власти, а затем, работая в АН

СССР, имел постоянные деловые контакты с представителями номенклатуры. По аналогии с

известным произведением А.И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича" Восленский пишет

параграф "Один день Дениса Ивановича", в котором описывает типичный день советского

партноменклатурщика. В этом выразительном образе советский партбюрократ предстает не

"рыцарем без страха и упрека", а живым человеком, не лишенным пристрастий и слабостей,

присущих остальным смертным. "По природе он отнюдь не аскет. Он охотно и много пьет,

главным образом дорогой армянский коньяк; с удовольствием и хорошо ест: икру, севрюгу,

белужий бок - то, что получено в столовой или буфете ЦК. Если нет угрозы скандала, он

быстренько заведет весьма неплатонический роман". Но Восленский не перегружает свой

портрет нюансами, в которых так хорошо разбирается. Он показывает, что, по сути,

партноменклатурщик - фанатик власти. "Его радость, его единственная страсть - в том, чтобы

сидеть у стола с правительственной "вертушкой", визировать проекты решений, которые через

несколько дней станут законами; неторопливо решать чужие судьбы или приехать на

заседание своих подопечных: маститых ученых или видных общественных деятелей с громкими

именами, сесть скромно в сторонке - и спокойно, с глубоким скрытым удовольствием

наблюдать, как побегут к нему из президиума маститые и видные просить указаний"

(Восленский 1991: 115). Подобные столь же меткие наблюдения нравов, царящих в

американском Конгрессе, были сделаны антропологом Дж. Везердорфом, (16) который

проработал некоторое время в аппарате высшего законодательного органа США (Weather-ford

1981). Другим важным этнографическим методом является опрос. Опрос обычно совершается в

форме индивидуальной беседы с информатором. Существуют разнообразные вариации опроса:

по заранее разработанному плану (формализованный опрос) или без него (в виде свободной

беседы); в процессе интервью или опосредованно, через анкетирование; выборочное подробное

интервьюирование отдельных респондентов или сплошной опрос по составленному опроснику

для последующей статистической обработки на компьютере. Антропологи также могут

использовать методики массовых опросов, анкетирования, интервьюирования и способы их

статистической обработки, применяемые в социологии и политических науках. Для более

углубленного знакомства с данными методами имеет смысл обратиться к учебной и учебно-

методической литературе по социологии и политологии. Извлечение информации из других

мифов, поговорок или анекдотов необходимо быть знакомым с фольклористикой. При работе с

письменными документами поможет источниковедение - специальная дисциплина

исторической науки. Общая методология антропологических исследований основана на

функциональном, структурном, сравнительно-историческом и типологическом методах.

Функционализм

Название этого метода происходит от латинского слова functio - исполнение и обозначает

Крадин Н.Н. ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ. М., 2004.

Предисловие

Антропологические теории политогенеза развивались в известной степени независимо от теории политической науки, хотя любой антрополог, знакомый с работами современных политологов, может найти очень много общего в механизмах формирования архаических и современных политических институтов. Если взять, например, широко известные труды Роберта Михелса, посвященные социал-демократическим партиям Западной Европы XX века, то при внимательном чтении все больше и больше склоняешься к мысли, что со времен первых вождеств-номов Шумера и Египта мало что изменилось в социальной практике людей. Михелс показывает, что любая политическая партия или профсоюзная организация сталкивается в своей деятельности с различными проблемами (организация политических кампаний и выборов, печатная деятельность, ведение переговоров и т. д.). Данная деятельность отнимает много времени и иногда требует специальной подготовки. Если организация включает большое число членов, то нужны дополнительные усилия по их координации. Постепенно формируется управленческий аппарат, который занимается обеспечением жизнедеятельности организации, собирает взносы, ведет переписку и проч. Партийные функционеры концентрируют в своих руках инфраструктуру организации, органы печати и финансовые средства. Если внутри организации возникает оппозиция, то все эти рычаги могут быть направлены против ревизионистов. Со временем, когда финансовое положение и статус лидеров становятся стабильными, меняется и их психология. Они уже стремятся не столько к выполнению программных установок своей партии, сколько к сохранению собственной стабильности. В этом, по Михелсу, заключается "железный закон олигархии". Замените в нарисованной Михелсом картине некоторые переменные: вместо профсоюза или партячейки поместите группу соседних деревень, вместо взносов - подарки и дань, а вместо парторга вождя - и вы получите типичную картину перерастания вождества в раннее государство. Трудно отделаться от еще одной навязчивой ассоциации - ну чем не "новый политогенез" в постсоветской России и других государствах СНГ. (3) Возможно, кому-то вышеизложенное может показаться чересчур метафоричным. Однако здесь есть над чем поразмыслить. Настолько ли сильно отличаются механизмы формирования структур власти в архаических и современных обществах? Политическая антропология помогает понять, что современная политика своими корнями уходит в прошлое, а определенные формы социальности можно проследить в сообществах высших животных. Политическая антропология также имеет большое значение для понимания политических процессов в современных обществах, которые находятся на пути построения демократической системы правления. Недоучет того, что характер институтов власти и политических процессов в данных обществах имеет во многом "традиционный" (в терминологии Макса Вебера) характер, прямое, некритическое заимствование западных либеральных ценностей может привести к противоположным и непредсказуемым результатам. Многопартийность может вылиться в формирование партийных структур на родоплеменной или конфессиональной основе, а затем привести к крупномасштабным межэтническим или религиозным конфликтам. Разделение властей может привести к хаосу и беспорядкам (так как для традиционных обществ, по сути, не характерен принцип разделения властей), а затем и к установлению открытой военной хунты и т. д. В западной социальной науке политическая антропология занимает важное место. В нашей стране политантропология как самостоятельная дисциплина - достаточно новое направление. В советское время предмет ее исследования фактически находился под запретом, поскольку на изучение теории власти был наложен неофициальный мораторий. Единственное исключение - книга Л.Е. Куббеля "Очерки потестарно-политической этнографии" (1988), в которой автор - известный отечественный африканист - главное внимание уделил эволюции архаических и колониальных обществ (необходимо помнить, что западное название науки "антропология" во многом синонимично отечественному термину "этнография"). Эта работа оказала большое влияние на целое поколение исследователей. Но с момента выхода монографии прошло более десяти лет, она давно стала библиографической редкостью, а ряд ее положений должен быть пересмотрен в свете данных современной науки. Только в годы "расцвета" перестройки, и особенно после 1991 г., стало возможным говорить прямым текстом о предмете и целях политической антропологии в полном объеме, о многочисленных примерах архаических и традиционных элементов власти в политической культуре СССР и постсоветских стран СНГ. Данная дисциплина включена в стандарты для преподавания политологам и социологам, ее стали осваивать будущие профессиональные социоантропологи. Но книг по политантропологической тематике по-прежнему немного. Практически нет учебников и пособий для студентов вузов. Именно это обстоятельство побудило меня взяться за написание данной работы. Однако выяснилось, что избранная тема настолько обширна, что я оказался не в состоянии охватить ее полностью. (4) В ряде случаев пришлось касаться проблем иных наук. Но это участь большинства учебных пособий. Авторы подобных изданий вынуждены вторгаться в область смежных дисциплин, где их компетенция недостаточно полна. За все возможные ошибки и неточности ответственность лежит только на мне. Предлагаемая книга написана в первую очередь для тех, кто недостаточно хорошо знаком с предметом и проблематикой политической антропологии. Пытливым студентам, которые не удовлетворяются материалом учебника, приготовлен маленький сюрприз - расширенный список литературы. В списке этом по причине нехватки места упоминаются далеко не все работы. Однако все они имеют отношение к политической антропологии. Кроме этого, по смежным вопросам ссылки на дополнительные публикации я давал прямо в тексте, стараясь по возможности учесть всю наиболее важную литературу. В основу учебного пособия положены лекционные курсы, прочитанные в течение 1995-2000 гг. Публикация этой работы стала возможной благодаря гранту ФЦП "Интеграция" (М422-06), а также некоторым моим собственным исследованиям, выполненным при поддержке ряда научных фондов: РГНФ (97-01-00533), Фонда Сороса (1998, № HAG803), МОНФ (1998, № 224). Хотелось бы высказать признательность за ценные советы и пожелания О.Ю. Артемову, Д.М. Бондаренко, Л.С. Васильеву, Х.Дж.М. Классену, А.В. Коротаеву, Л. Крэдеру, В.А. Лыншу, Ю.В. Павленко, В.А. Попову, А.И. Фурсову, А.М. Хазанову.

У нас безотказное оружие - базисная теория феодализма,
разработанная в тиши кабинетов и лабораторий, на пыльных
раскопах, в солидных дискуссиях. Жаль только, что дон Рэба
понятия не имеет об этой теории 1 .

Глава 1

^ ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ

1. Что такое антропология?

Политическая антропология сложилась как одно из ответвлений антропологической науки. В самом широком смысле антропология (от греч . антропос - человек) - это совокупность научных знаний о природе человека и его деятельности. Иногда в современной отечественной литературе встречаются высказывания, что антропология, главным образом социальная и культурная антропология, - молодая наука, находящаяся на этапе своего становления. Однако это далеко не так. Первая кафедра социальной антропологии была создана еще в 1908 г. при Ливерпульском университете Дж. Фрэзером, хотя реально данная дисциплина сформировалась еще в XIX в. В настоящее время антропология представляет собой целый комплекс наук о человеке и его деятельности. Только в США антропология преподается более чем в 400 высших учебных заведениях, которые ежегодно выпускают 9000 бакалавров. Около 11 000 антропологов состоят членами Американской антропологической ассоциации, более 400 человек ежегодно получают ученую степень доктора философии (PhD) по антропологическим специальностям. Раз в пять лет проводятся международные конгрессы антропологических и этнографических наук, на которые съезжаются ученые со всего мира. Интеллектуальным предшественником современной антропологии был философский антропологизм мыслителей ХVIII-ХIX вв., согласно которому, только исходя из человеческой сущности, можно разработать систему представлений о природе, обществе, познании (Л. Фейербах, М. Шелер, Ф. Ницше, Н. Чернышевский и др.). Однако уже изначально антропология мыслилась шире, чем просто философское осмысление проблем человеческой сущности. Помимо философской антропологии в ее состав включались и другие дисциплины и концепции. Со второй половины XIX в. понимание антропологии изменилось. (6) Накопление научной информации неизбежно вело к дифференциации гуманитарного знания. Постепенно выделились в самостоятельные науки политическая экономия, социология, психология, история, филология и т. д. В этот же период сформировалась и антропология (в XIX в. ее нередко называли этнологией) - дисциплина, изучающая народы, находящиеся вовне цивилизованного мира. По причине ограниченности источников по истории бесписьменных архаических народов, а также в силу особенностей исследовательской работы в данных культурах, когда антрополог должен был в одинаковой степени иметь высокую подготовку в самых различных областях науки, такие дисциплины, как в первую очередь физическая антропология (или естественная история человека), этнография, археология, не могли существовать одна без другой. Это привело не столько к их дифференциации (хотя в некоторых странах, в том числе и у нас, они до сих пор считаются самостоятельными науками), сколько к интеграции их в единый междисциплинарный комплекс. В то же время постепенно философско-антропологическая проблематика оказалась выведенной за рамки собственно антропологии. В настоящее время антропологическую науку, как правило, подразделяют на две большие части: физическую и культурную (или иначе социальную ) антропологию. Первая изучает физическое строение человеческого тела и антропогенез (т. е. проблему происхождения человека). Вторая представляет собой комплекс самостоятельных дисциплин (археология, лингвистика, фольклористика, этнография и, наконец, собственно культурная или социальная антропология), рассматривающих в целостности культуру того или иного народа.

В самом широком смысле культурная антропология изучает хозяйственный быт, социальные системы, обычаи и идеологические представления архаических народов. Нередко понятия "культурная" и "социальная" антропология рассматривают как синонимы (первый термин используется в основном в США, второй - в странах Западной Европы, особенно в Великобритании). Однако между ними есть некоторая разница. Если британские антропологи рассматривают культуру как составную часть человеческого общества, то их заокеанские коллеги вслед за Л. Уайтом полагают, что социальность присуща не только людям, но и высшим животным. "Именно культура, а не общество выступает в качестве отличительной особенности человека, научное исследование этой особенности должно быть названо скорее культурологией, а не социологией" (White 1949: 116). Исторически сложилось так, что антропологи по преимуществу занимались изучением и реконструкцией образа жизни бесписьменных ("доисторических") народов. В то же время антропология не прервала связи с другими общественными науками. Не случайно многие исследователи определяли социальную антропологию как "отрасль социологии, изучающей примитивные общества". Однако в 50-60-е годы XX в. в антропологии (7) наметилась естественная тенденция к некоторому сужению объекта исследований: с накоплением знаний ученые стали переходить к более углубленному изучению отдельных аспектов культуры - технологии, социальной организации, семейно-брачным отношениям, верованиям и проч. Концентрируя свои усилия на отдельном направлении, некоторые из антропологов пришли к осознанию актуальности расширения временных рамок своих исследований, а также к необходимости более тесной кооперации с другими науками - экономикой, демографией, социологией и проч. Все это привело к появлению ряда новых интересных субдисциплин культурной антропологии, таких как экономическая и юридическая антропология, дополняющие классическую политическую экономию, а также историю государства и права, наконец, сформировалась особая, пограничная с политическими науками, дисциплина - политическая антропология. В отечественной литературе исследования исторических структур власти осуществлялись в рамках комплекса исторических наук (собственно истории, археологии и этнографии). Для марксистской науки термин "политическая антропология" был неприемлем в силу двух причин. Во-первых, в силу того, что в отечественной науке "социальную антропологию" традиционно было принято считать не самостоятельной наукой, а одной из исторических наук и именовать "этнографией" (антропологами у нас называли только тех, кто занимался физической антропологией ). Во-вторых, потому, что согласно марксистской теории политика существует только в классовом обществе, тогда как отношения в первобытном обществе не могут считаться политическими. Следовательно, для обозначения последних необходим совершенно иной термин. В 1970-е годы отечественными этнографами было предложено именовать отношения в первобытном обществе потестарными (от лат . potestas - власть), хотя введение такого термина нельзя признать особенно удачным. Ведь отношения власти существуют не только в первобытности, а во всех стадиальных типах общества. В 1979 г. Л.Е. Куббель предложил называть политическую антропологию термином "потестарно-политическая этнография", а спустя десять лет им была написана первая (и пока, в сущности, единственная обобщающая) книга на русском языке на данную тему (Куббель 1979; 1988). Несмотря на официальное игнорирование, термин "политическая антропология" тем не менее постепенно вошел в лексикон отечественных исследователей. С середины 1980-х годов он все чаще и чаще стал встречаться в работах этнографов-антропологов и востоковедов. В настоящее время "политическая антропология" официально вошла в перечень научных дисциплин в высших учебных заведениях, она читается студентам антропологических, социологических и политологических специальностей. Студенты-историки изучают аналогичные проблемы в программе курсов "История первобытного общества", "История древнего мира" и "Этнография".

(8) 2. Политическая антропология. Понятие политической антропологии

Поскольку антропологи занимались в основном изучением неевропейских цивилизаций и культур, предметом изучения политической антропологии стали механизмы и институты власти и социального контроля преимущественно в доиндустриальных и посттрадиционных обществах. С этим согласны большинство специалистов. Так, Ж. Баландье полагает, что в задачи политической антропологии входит сравнительное изучение политической организации первобытных и архаических обществ (Balandier 1967: 6-9). С ним перекликается Л.Е. Куббель, по которому предметом потестарно-политической этнографии являются отношения власти и управления обществом преимущественно в доиндустриальные эпохи (Куббель 1979; 1988). Схожие определения политической антропологии даются в большинстве западных специальных словарей, энциклопедий и справочников по социокультурной антропологии и политологии. В одном из подобных изданий, воспроизведенных в журнале "Политические исследования" (1993, №1), дано следующее определение: Политическая антропология - изучение институтов управления и соответствующей практики у этнических сообществ, в особенности в примитивных обществах и в обществах с племенным строем. Политическая антропология выясняет связь политического поведения с более широкой групповой культурой и исследует то, какими путями происходит развитие политических институтов и практики.

М. Абеле несколько расширяет предмет политической антропологии. Он считает, что в ее задачи входит "изучение властных процессов и систем, пронизывающих наши структуры, и способов, в которых проявляются корни и формы политического действия в наших обществах" (Абеле 1998: 30). В.В. Бочаров пытается объединить обе точки зрения. По его мнению, первоначально политическая антропология изучала системы властно-управленческих отношений в традиционных обществах. В настоящее же время она должна стать прикладной наукой, направленной на оптимизацию принимаемых в процессе управленческой деятельности решений в условиях, когда в качестве управляемых выступают полиэтничные субъекты, политическая культура которых густо замешана на традиционном субстрате (Бочаров 1998: 141). (9) В итоге, можно определить предмет изучения данной дисциплины как совокупность институтов контроля и власти в доиндустриалъных обществах: структура данных институтов и их сравнительная типология, анализ причин и факторов преобразования одних форм в другие, проблема адаптации, инкорпорации и трансформации традиционных механизмов контроля в современных политических институтах. Исходя из этого, политическую антропологию можно дефинировать как антропологическую дисциплину, изучающую народы мира с целью выявления особенностей политической организации в исторической динамике .

Николай Николаевич Крадин (17 апреля 1962, п. Онохой, Бурятской АССР) — российский учёный, историк, археолог, антрополог. Доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН.

Заведующий Центром политической антропологии Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток. Член редакционных советов журналов «Социальная эволюция и история», «Журнал социологии и социальной антропологии», «Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История. Филология», а также редколлегий журналов «Археология, этнография и антропология Евразии», «Краткие сообщения института археологии», «Вестник СПбГУ», сер. 13 «Востоковедение, африканистика», «Archaeological Research in Asia» и др.

Николай Николаевич Крадин родился в семье историка архитектуры Николая Петровича Крадина. Детство будущего учёного прошло в Ленинграде, где отец Николая проходил обучение на архитектурном факультете Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина Академии художеств СССР. В 1970 году Николай пошёл в школу. После окончания обучения отца в Академии художеств в том же году переехал вместе с родителями в Хабаровск, где в 1979 году окончил среднюю школу № 34. В 1980 году Крадин поступил на дневное отделение исторического факультета Иркутского государственного университета, которое окончил в 1985 году.

С 1985 года Николай Крадин работает в Институте истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. В 1990 году досрочно за год до окончания аспирантуры в специализированном совете при Институте истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН защитил кандидатскую диссертацию на тему «Социально-экономические отношения у кочевников (Современное состояние проблемы и её роль в изучении средневекового Дальнего Востока)». Научный руководитель — д.и.н. Э. В. Шавкунов.

В 1999 году в Санкт-Петербургском филиале Института востоковедения РАН Николай Крадин защитил докторскую диссертацию на тему «Империя Хунну (структура общества и власти)». В 2001 году ему было присвоено звание профессора по кафедре социальной антропологии. В декабре 2011 года был избран членом-корреспондентом РАН.

Преподавательскую деятельность Николай Крадин начал в 1994‑1995 гг. профессором кафедры всеобщей истории Уссурийского гос. пед. института, с 1996 по 2011 год преподавал в Дальневосточном государственном технических университете (ДВГТУ), а с 2000 по 2011 гг. в Дальневосточном государственном университете (ДВГУ). В ДВГТУ в 1999‑2011 руководил первой на Дальнем Востоке кафедрой социальной антропологии, а после объединения этих вузов в Дальневосточный федеральный университет (ДВФУ) с 2011 по 2016 гг. Н. Н. Крадин возглавлял в нём кафедру всеобщей истории, археологии и антропологии. Читал также лекции в университетах Монголии, Китая, Чехии, Франции и Германии.

Книги (13)

Альтернативные пути к цивилизации

В монографии, подготовленной международным авторским коллективом в составе видных ученых из восьми стран, на конкретных примерах ранних обществ Евразии, Тропической Африки, доколумбовой Америки и Океании рассмотрены альтернативные исторические пути к цивилизации.

Использование Последних данных социальной антропологии, этнографии, археологии, сравнительных конкретно-исторических исследований позволило авторам критически переосмыслить устоявшиеся воззрения на историческое развитие как относительно единообразный процесс и заложить основы кардинально новой — нелинейной общей теории социокультурной эволюции.

Для историков, антропологов, этнографов, этологов, археологов, философов, социологов, культурологов, представителей других наук об обществе. Может использоваться в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений по широкому кругу социально-гуманитарных специальностей.

Империя Чингис-хана

В книге рассказывается о том, как небольшой и мало кому известный народ—монголы, возглавленные Чингис-ханом, за короткий срок создали могущественную державу" сокрушившую несколько цивилизаций средневековья. Феномен Чингис-хана рассмотрен в монографии на базе новейших теоретических открытий в области социокультурной и политической антропологии.

Авторы по-новому интерпретируют основные события монгольской истории, проводят системный анализ собственно монгольского общества XII-XIII вв., его социальной структуры и общественной организации, выявляют геополитические, социально-экономические, культурные предпосылки образования империи, характер ее отношений с земледельческим миром.

История киданьской империи Ляо (907-1125)

Данная работа представляет собой первое обобщающее монографическое издание на русском языке, посвященное киданьской империи Ляо (907-1125).

Книга суммирует наиболее полные результаты исследований киданьского общества на основе изучения письменных источников, а также современных достижений киданьской археологии. Последовательно рассматривается история ранних киданей, история империи Ляо, археологические памятники киданей, их материальная культура, экономика, территориально-административное устройство, общественный строй.

Кочевники Евразии

В данную книгу включены наиболее интересные работы известного российского кочевниковеда Н.Н. Крадина, опубликованные в различных изданиях, а также прочитанные в качестве докладов на международных конференциях последних лет.

Оригинальная авторская концепция показывает, что для номадов был характерен особый, своеобразный путь социальной эволюции. Ряд сюжетов посвящен историографии кочевниковедения, другие разделы — различным аспектам истории, археологии и этнографии номадов Евразии.

Большое внимание уделено теоретическим вопросам истории кочевого мира и происхождения государственности, современным теориям исторического процесса, специфике историко-антропологического прочтения летописных источников, методике компьютерного анализа археологических материалов. Хронологически книга включает разделы, посвященные кочевникам самых различных эпох — от древности до наших дней, — хунну, монголам, бурятам и др.

Кочевые общества (проблемы формационной характеристики)

В монографии дается состояние дискуссии о характере общественного строя кочевых обществ. Анализируется экономический базис номадизма, его социально-экономическая структура и формы социополитической организации. Предлагается нетрадиционное решение вопроса формационной природы кочевничества.

Для историков, этнографов, археологов, философов, а также всех, кто интересуется дискусионными проблемами докапиталистических обществ.

Между Востоком и Западом: движение культур, технологий и империй

В сборник включены доклады участников III Международного конгресса средневековой археологии евразийских степей (Владивосток, 2-6 мая 2017 г.).

Доклады охватывают широкий круг вопросов, связанных с изучением истории и археологии средневековых государств и империй Евразии, коммуникаций и связей между культурами и цивилизациями, массовых миграций и диффузий культурных и технологических импульсов. Территориально тематика представленных докладов включает материалы от Болгарии и Крыма до Дальнего Востока. Хронологические рамки — от хунну и гуннов до этнографического времени. Много внимания уделено естественно-научным методам в археологических исследованиях.

Книга предназначена для археологов и историков, специализирующихся в области средневековой истории и археологии Евразии, а также преподавателей, аспирантов и студентов исторических специальностей.

Монгольская империя и кочевой мир

Сборник посвящен истории Монгольской империи Чингис-хана.

На широком сравнительно-историческом фоне рассматриваются проблемы типологии кочевых обществ, социально-политическая организация монгольского общества, идеологическая и правовая система Монгольской империи. Много внимания уделено рассмотрению отношений монголов с земледельческими цивилизациями. В числе авторов книги известные ученые из многих стран, специализирующиеся в области изучения кочевых обществ.

Книга будет полезна не только специалистам в области истории, археологии и этнографии кочевого мира, но и более широкому кругу читателей, интересующихся историей кочевничества, монгольской истории и истории цивилизаций, в том числе преподавателям вузов, аспирантам, студентам.

Монгольская империя и кочевой мир. Книга 2

Сборник является продолжением изданной в 2004 году одноименной книги, посвященной истории Монгольской империи, и результатом работы коллектива ученых России, Монголии и других стран, участвовавших в конференции, которая состоялась в сентябре 2004 года в г. Улан-Удэ и была проведена Институтом монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН.

Было продолжено обсуждение проблем типологии кочевых обществ, специфики их социально-политической организации, идеологии и права. Затронуты вопросы научной интерпретации значения Монгольской империи в прошлом и ревитализация интереса к ней в XX в.

Монгольская империя и кочевой мир. Книга 3

Материалы международной научной конференции.

Монография посвящена истории Монгольской империи Чингис-хана. На широком сравнительно-историческом фоне рассматриваются проблемы типологии кочевых обществ, социально-политическая организация монгольского общества, идеологическая и правовая система Монгольской империи. Много внимания уделено рассмотрению отношений монголов с земледельческими цивилизациями. В числе авторов книги известные учёные из многих стран, специализирующиеся в области изучения кочевых обществ.

Книга будет полезна не только специалистам в области истории, археологии и этнографии кочевого мира, но и более широкому кругу читателей, интересующихся историей кочевничества, монгольской историей и историей цивилизаций, в том числе преподавателям вузов, аспирантам, студентам.

Политическая антропология

Систематически излагается история политантропологических учений, анализируются основные современные школы и течения в этой области.

Рассматриваются социобиологические и культурные основы власти, формы социальной стратификации и мобильности. Исследуются структура власти и эволюция лидерства в различных типах обществ. Большое внимание уделяется феномену государства, причинам его возникновения, путям политогенеза, типам и формам государственности.

Для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальностям Политология и Социальная антропология. Может использоваться в учебном процессе по широкому кругу специальностей и направлений при углубленной подготовке магистров в области политических наук. Представляет интерес для ученых и специалистов в области политологии, культурологии, социологии, антропологии и других социально-гуманитарных дисциплин.

Социальная структура ранних кочевников Евразии

Целью работы является демонстрация опыта реконструкции системы статусов и рангов в архаических обществах на основе археологических данных. Эта проблема рассматривается авторским коллективом на примере изучения социумов так называемых ранних кочевников Евразии. В научный оборот вводится значительное количество источников, предложена их интерпретация. Много внимания уделяется методическим и теоретическим проблемам «социальной археологии», общим вопросам эволюции кочевников скотоводов Евразии.

Издание окажется полезным не только как методическое пособие для осуществления реконструкций социальной структуры по археологическим материалам, но и послужит стимулом для дальнейшего развития социальной археологии номадизма в нашей стране в целом. Оно рассчитано на археологов, историков, социологов, культурологов, этнографов и других исследователей, занимающихся изучением кочевников.

Последовательно раскрываются различные теории исторического процесса, начиная с глубокой древности и до наиболее популярных теорий XX-XXI вв. (марксизм, цивилизационный подход, теории модернизации, мир-системный анализ и др.). Детально рассмотрены основные факторы исторического процесса (природа, демография, роль личности и пр.), наиболее влиятельные теоретические парадигмы (школа «Анналов», тендерная история, история повседневности и пр.). Большое внимание уделено инструментарию историка — различным методам социального и исторического познания.

Предназначено для студентов, аспирантов и всех интересующихся теорией истории.