Русская эмиграция —отъезд из России по экономическим, политическим, личным или иным обстоятельствам. Белая эмиграция— военные, аристократы, купцы и помещики, бежавшие от победившей в ходе революции и Гражданской войны Советской власти. Кем они стали в Европе? Далеко не все смогли сохранить свои состояния за рубежом и приходилось зарабатывать на жизнь разнообразным трудом.

Сахно-Устимович, из Терского казачьего полка, бывший адъютант царя

В настоящее время Сахно-Устимович является достойным всяческого уважения поваром в небольшом русском ресторане в Берлине, Германия, 1930 год

Алекс Авалов, бывший крупный помещик и профессор химии в Санкт-Петербурге. Сейчас Авалов занимается производством крепких алкогольных напитков с помощью аппарата, построенного им в Берлине, Германия, 1930 год.

Барон фон Руктешель до русской революции 1917 года служил капитаном гвардейского полка

Барон фон Руктешель в настоящее время играет на гитаре каждый день в цыганском оркестре в Берлине, Германия, 1930 год.

Генерал фон Фусс, один из самых известных чиновников Санкт-Петербурга до 1917 года и особый друг царя. Россия

Генерал фон Фусс в настоящее время набивает сигареты, тяжелая работа, которая приносит крохотный доход. Берлин, Германия 1930 год.

Самый известный в России комический актер оперетты г-н Александр Полонский сейчас работает за стойкой бара в небольшом русском кафе в Берлине, Германия 1930 год.

Актер немого кино и оперетты Александр Полонский, после революции 1917 в эмиграции. Умер в Париже в августе 1944 г

Знаменитый оперный певец граф Василий Тарновский, получил высшую оперную награду в России

Бывший очень известный оперный певец граф Василий Тарновский сейчас работает как пианист и певец сатирических куплетов в русских кафе в Берлине, Германия, 1930

Генерал Неровинский (?) вместе с царем Николаем II и великой княгини Ольги, Россия, 1917

Генерал Неровинский (?), командир гусарского полка под патронажем великой княгини Ольги

Бывший генерал Неровинский (?) работает поваром в одном из ресторанов в Берлине, Германия, 1930 год

Русские аристократы, живущие в скромном доме в пригороде Парижа, Франция 1931 года.

Генерал Гудим-Левкович и его жена слушают по радио вести с Родины

Одна из самых близких друзей императрицы княгиня Мария Ивановна Путятина со старыми подругами пришедшими ее навестить

Йохан фон Греков бывший директор Технического университета в Санкт-Петербурге, в настоящее время изготовляет гробы для умерших членов этой колонии изгнанников.

Барон Владимир Романович фон Кнорринг, генерал-адъютант великого князя Владимира.

Павел Александрович Офросимов, бывший генерал-майор Свиты Его Величества сейчас разводит кур

Бывший губернатор Тульской губернии (возможно Александр Николаевич Тройницкий) живет на пожертвования баронессы Марии Матавтиной-Маковской, вдовы художника Константина Егоровича Маковского

Князь Борис Владимирович Гагарин, пред. Союза Георгиевских кавалеров в изгнании пишет мемуары

Баронесса Дикова, вдова морского министра в России Ивана Михайловича Дикова убивает время при помощи пасьянса.

Русских дворяне эмигранты, живущие в замке Сен-Мишель-сюр-Орж, подаренном англичанкой г-жой Лумис, Франции 1932 год.

Как и все французские замки Сен-Мишель-сюр-Орж окружен громадным парком.

Каждому обитателю замка дают ту работу к которой он больше всего расположен. Таким образом, этот казачий офицер стал кухонным работником

Руководителем прачечной назначен русский князь, в числе работников прачечной вдова генерала Никифорова.

Русский князь в бельевой комнате.

В замке нет часовни, поэтому ритуальные услуги насельникам замка оказывает ежедневно православный священник отец Александр.

Русская церковь в Берлине, рядом с которой в бараке живет много русских эмигрантов. Германия 1931 год.

Октябрьская революция 1917 года окончательно изменила жизнь представителей русской аристократии. О возвращении в Петроград или Москву больше не могло идти и речи. Выход оставался один - бежать. С собой старались взять самое необходимое и ценное. Фамильные драгоценности зашивали в корсеты, прятали в детских игрушках, горшках с цветами, в воске свечей, чернильницах и даже в собственных прическах. Так, княгине Вере Лобановой-Ростовской удалось увезти в волосах такое количество драгоценностей, что в дальнейшем их хватило на шестидневный аукцион.

Даже покидая родину, аристократки оставались верны своим манерам и привитому с детства вкусу. Тогда часто можно было услышать диалог:
«Ведь большевики наступают, надо бежать.

Что же вы так, нечесаная, и побежите?», —

рассказывает о настроениях в обществе тех времен в своей книге «Красота в изгнании» Александр . Княжны старались купить последние куски ткани, в надежде сшить новое платье, записывались в парикмахерские и на маникюр.

Переехав в Париж, русским красавицам пришлось всерьез задуматься о дальнейшем финансовом благополучии. Но что они могли предложить, кроме свободного владения французским, хороших манер и привитого с детства вкуса? Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы оказаться в центре модной индустрии.

После окончания Первой мировой войны Париж переживал расцвет модного бизнеса. Тогда представители индустрии искали что-то совершенно новое и свежее - послевоенной экзотикой для Франции стали русские дома моды и русские манекенщицы.

Спрос на белую кожу, голубые глаза и темные волосы открыл многим княжнам дорогу на парижском рынке.

Работать манекенщицей в те времена не считалось престижным. Более того, для дамы из высшего общества выставить себя на показ было почти позором. Больших денег профессия не приносила, зато выдвигала достаточно жесткие требования. Ежедневно дома моды устраивали три показа, чтобы у покупательниц была возможность лучше оценить коллекцию. За поведением на рабочем месте манекенщиц пристально следили, а выпить кофе или выкурить сигарету в модельном платье было категорически запрещено. Кстати, за знакомство с мужем клиентки, манекенщицу могли сразу же уволить.

Натали Палей

Натали Палей

Wikimedia Commons

Внучка императора Александра II и кузина Натали Палей была вынуждена эмигрировать в Париж в 1919 году. Первые годы она занималась благотворительностью и часто бывала в Биаррице - месте встреч русской аристократии в изгнании.

Затем начались финансовые сложности и перед Натали встал вопрос - найти завидную партию среди русских аристократов или попробовать зарабатывать самой. Палей выбрала второй вариант и стала работать манекенщицей в доме «Итеб». Познакомившись лично с известным кутюрье Люсьеном Лелонгом, Натали перешла работать манекенщицей к нему. Из воспоминаний портнихи дома моды Натальи Бологовской известно, что Лелонг был настолько очарован русской манекенщицей, что даже бросил ради нее супругу.

Брак продлился 10 лет, за это время Натали Палей стала символом не только дома «Лелонг», но и «красоты в изгнании». Француженки старались одеваться как она, говорить как она и даже стремились копировать ее походку. Муж посвящал Натали коллекции одежды и духов, а ее снимки появлялись в ведущих журналах мод.

С 1928 года Натали Палей постоянно снимается для Vogue.

В начале 30-х Натали заинтересовала карьера актрисы. Успех не заставил себя долго ждать, и в 1937 году манекенщица переехала в США.

Мэри Эристова

Мэри Эристова

Wikimedia Commons

Мария Эристова родилась в Батуми, но все детство провела в Петербурге — ее отец, князь Шервашидзе, заседал в .

Экзотическую красоту княжны оценили еще на родине — Мария стала часто появляться на светских мероприятиях и украшать обложки модных журналов, например, «Столица и усадьба». Потеряв во время революции отца, княжна решает переехать на Кавказ, откуда спустя два года эмигрирует в Париж.

Здесь хрупкая брюнетка стала олицетворением именно того типа красоты, который был в моде в 20-х годах.

На Мэри быстро обратила внимание и вскоре девушка стала работать в доме . Ее типаж лица и фигура подходили как нельзя лучше к стилю Шанель тех лет, к тому же Коко импонировало, что для нее, провинциалки из Оверни, работают «настоящие русские княгини», пишет в своей книге Васильев.

Гали Баженова

Гали Баженова

Wikimedia Commons

Второй звездой Chanel стала Гали Баженова - девушка из старинной кабардинской семьи Хагондоковых (ее отец генерал Хагондоков был командиром 2-й бригады Дикой дивизии). Попасть в Chanel было несложно, в те времена модный дом особенно покровительствовал русским.

Карьера Гали быстро пошла в гору. Фотографии «светской манекенщицы» появлялись на страницах самых популярных изданий тех времен, среди которых были «Фемина» и «Бог». А высокий рост, стройное тело и умение правильно себя подать служили дополнительной рекламой нарядам, которые демонстрировала Баженова.

Проработав пять лет приказчицей в Chanel, Гали решила открыть свой собственный дом моды «Эльмис». Бренд специализировался на вечерних платьях с вышивкой и декоративной отделкой, а также продавал духи . В основном в бутике работали русские эмигранты: приказчицей была знатная петербурженка — греческая княгиня Морузи, а манекенщицами — Шура Делеани и Екатерина Ионина. «Эльмис» просуществовал всего четыре года, после чего карьера Баженовой в индустрии моды завершилась навсегда.

Тея (Екатерина) Бобрикова

Тея (Екатерина) Бобрикова

Wikimedia Commons

Крестница Николая II Тея Бобрикова с детства интересовалась модой. Девочка рисовала платья и представляла, как будет их носить. Переехав в Париж, 17-летняя Тея столкнулась с необходимостью самостоятельно зарабатывать деньги. Тогда с поисками работы ей помог дядя (и по совместительству бывший губернатор) .

Начинать свою карьеру Тея планировала с должности приказчицы в Lanvin, но судьба распорядилась иначе. Увидев юную девушку, мадам Ланвен лично предложила ей должность манекенщицы.

«Мне было тогда 17 лет, и я не знала, что это такое. Я думала, что манекен — это чучело, на которое вешают платья. Недалеко от нашего дома в Париже я видела в витрине деревянные манекены и думала, что мне как раз это и предлагают. В «Ланвен» мне сказали, что надо надеть платья в примерочной кабине и показать их на себе. А когда мне сказали, что зарплата у «манекенов» до 2000 франков в месяц, то я сразу решила примерить платье», - цитирует воспоминания Бобриковой в своей книге Александр Васильев.

Семья Теи подобное не одобрила. Мама посчитала профессию неприличной и заперла девушку на ключ. Однако отсутствие денег быстро заставило ее передумать, и Тея вышла на работу.

Тогда в Lanvin работали 24 манекенщицы, четверо из которых были русскими.

Особенно далеко продвинулась Мия - княгиня участвовала в показах подвенечных платьев, которыми обычно заканчивали показ, и часто снималась для рекламы парижских журналов. В 30-е годы в моду вошли блондинки и популярность сестер Оболенских стремительно начала падать.

Книга историка Катрин Гусефф - это описание того, как русские эмигранты в 1920-е годы основали в Париже «маленькую Россию»

ВКонтакте

Одноклассники

Елена Коваленко

Прибытие русских эмигрантов в Париж, 1917 год. Фото: Alebert Harlingue / Roger Viollet / AFP / East News.

Внучка русских беженцев Катрин Гусефф написала книгу, рассказывающую об истории русской эмиграции во Франции в 1920–1930 годах. Хрестоматийный сюжет в изложении французского историка начинает играть новыми красками. Гусефф показывает историю русской эмиграции не с привычного для русского читателя сюжета изгнания - о тоске по родине говорится как об одном из аспектов духовной жизни беженцев, но не более. Тема книги - человеческие и групповые стратегии выживания и успешной интеграции во французское общество у русских эмигрантов.

Изучение истории экономической и социальной интеграции русских беженцев, которая происходила в первом десятилетии их жизни во Франции, убеждает в необходимости делать четкое различие между теми, кто обосновался в столице и ее окрестностях, и их соотечественниками, оказавшимися в провинции. В отличие от размещения в других промышленных центрах страны, приезд в Париж в абсолютном большинстве случаев не был связан с оформленным заранее, на расстоянии, наймом на работу. Столица сулила такое разнообразие возможных занятий, какое и не снилось ни в одном другом французском городе (особенно когда речь заходила о маргинальных секторах занятости, как, например, искусство, являвшееся призванием многих выходцев из России).

Сосредоточение беженцев в столице стало одной из главных особенностей русской иммиграции, в целом отличавших русских от других иностранцев, которые приехали во Францию в те же годы. Эта концентрация способствовала развитию интенсивной внутриобщинной жизни, охватившей такие сферы, как образование, медицинская помощь, пресса, издательская деятельность, досуг (кафе, рестораны), профессиональное обучение и другое. Столь активная жизнь привела даже к возникновению в Париже - пусть и в весьма ограниченных масштабах - феномена внутриобщинной занятости. О крепких узах солидарности свидетельствовало и существование собственных каналов, кругов знакомств и связей, охватывавших различные виды профессиональной деятельности, например частный извоз (такси). Эмигрантские общественные организации выработали настоящие стратегии, направленные на то, чтобы помочь соотечественникам найти себе место на рынке труда. Это привело к заметной концентрации русских в определенных сферах деятельности.

Обосновавшиеся в Париже беженцы повлияли на формирование во французском общественном мнении представления о русских как об эмиграции элит. Данное представление было унаследовано и историографией, привычно именующей «русским исключением» (l’exception russe) то сосредоточение деятелей искусства, интеллектуалов, представителей политических и социальных элит царской России, которое можно было наблюдать в Париже и окрестностях столицы.

Этот ни на что не похожий мир, сплетенный из множества необычных судеб и историй, упорно противостоит всем попыткам предложить классификацию или использовать методы социологического анализа, основанного на строгих критериях количественных обследований. Интересно, что «исключительный» характер русской иммиграции, сосредоточенной в столице, отразился даже в статистических источниках: они, в частности, зафиксировали среди лиц русского происхождения необычно высокий процент представителей интеллектуальных и свободных профессий. Этот факт заставляет вернуться к вопросу о природе «деклассирования», о котором неоднократно говорили и писали как русские, так и французские современники.

«Фигура белоэмигранта, жертвы удивительного поворота колеса фортуны, была неиссякаемым источником романтического вдохновения для литераторов двадцатых годов». Стоило бы добавить - и для журналистов тех лет: «Дипломированные инженеры служат разнорабочими на заводах; представители интеллектуальных профессий, адвокаты, врачи становятся шоферами такси; княгини работают официантками в ресторанах», - пишет в 1930 году публицист Шарль Ледре (Ledré).

Давно уже стало привычным доминирующее представление о социальном упадке эмигрантских элит. Но как же тогда не удивляться тому, насколько заметное место они занимали в двадцатые годы среди активного населения? Нужно, следовательно, отличать формы деклассирования, связанные с потерей имущества, от континуитета или, при необходимости, переориентации в профессиональной деятельности элит - стратегии, об успехе которой (по крайней мере в первое десятилетие) свидетельствуют судьбы многих литераторов, чиновников, художников и других.

Русский продуктовый магазин в Париже, 1930 год. Фото: Alebert Harlingue / Roger Viollet / AFP / East

Париж - излюбленное место проживания русской эмигрантской элиты - был прежде всего горнилом, через которое прошли тысячи беженцев, нашедших работу на больших заводах пригородов, в мастерских и на фабриках столицы. Перед нами - анонимная масса чернорабочих, чье происхождение определить с точностью почти невозможно (особенно если начало активной жизни беженца совпало с войной). Доподлинно известно одно - многие из них прошли тот же путь, что и тысячи других иностранцев, которые в двадцатые годы стекались во Францию со всех уголков Европы, спасаясь от нищеты и безработицы. Итак, эмиграция элит? Или иммигранты в ряду прочих? В случае русских беженцев эти два диаметрально противоположных видения иностранного присутствия (нередко подразумевающих противопоставление политического изгнания и экономической миграции) соседствуют одно с другим, а порой и тесно переплетены.

Известные нам типажи русских эмигрантов: заводской рабочий или живущий в Париже представитель старой аристократии - отсылают к совершенно разным социальным мирам, которые, однако, оказываются связанными друг с другом внутри Зарубежной России. Чтобы описать эти миры, воссоздать динамику их возникновения и эволюции, интересно будет сопоставить взгляд извне - то есть с позиций французской истории иммиграции - со взглядом изнутри - то есть с видением, унаследованным от той истории русской эмиграции, которая возникла внутри самой диаспоры.

В глазах французов русские представляли собой разнородный мир, порожденный несколькими волнами миграции (та из них, что восходила к дореволюционным временам, оставалась еще весьма заметной в межвоенный период) и представленный на самых разных ступенях общества - от неимущих до зажиточной буржуазии. История, рассказанная самой эмиграцией, выдает присутствие различных связей, которые - вопреки всей ее неоднородности - спаяли изнутри эту национальную общину. Мало-помалу возник весьма своеобразный порядок - с высокой степенью внутренней иерархизации и отчетливым распределением ролей (как реальных, так и символических) между социальными группами. Активная деятельность элит, направленная на поддержку интеграции остальной массы беженцев, представляет собой, вне всякого сомнения, отличительную черту данной истории.

Несмотря на расстояние, которое их разделяет, две эти точки зрения в чем-то совпадают: обе они свидетельствуют, что интеграция русских беженцев носила не спонтанный и хаотический характер, а сопровождалась вмешательством и поддержкой со стороны ряда организаций. Именно воссоздание внутренней структуры эмиграции - в гораздо большей степени, чем констатация тех импровизаций, которые, как нетрудно предположить, она таила, - позволяет пролить новый свет на социальную историю Зарубежной России.

Русская церковь в Париже в день прощания с Марий Федоровной, 27 октября 1928 года. Фото: New York Daily News / Getty Images / Fotobank.ru

Большое количество русских, проживавших в департаменте Сена, - факт, который бросается в глаза. В 1926 году число лиц русского происхождения достигало здесь примерно 45 тысяч (около пяти тысяч из них прошли натурализацию), уступая лишь количеству итальянцев и бельгийцев. Такая концентрация была, несомненно, связана с присутствием довоенной эмиграции: перед началом войны во Франции проживало 35 тысяч выходцев из России, большинство - в Париже (причем 75% из них осело здесь уже давно). В послевоенные годы значение этой волны постепенно нивелируется: дореволюционные эмигранты стареют, и одновременно во Францию прибывают тысячи беженцев, покинувших Россию в период Гражданской войны.

Департамент Сена привлекал многих иностранцев, но удельный вес русских был здесь исключительно большим: они составляли 10% всех иностранцев, проживавших в этом районе, при том что аналогичный показатель в рамках всей Франции не превышал 3%. В то время как новые иммигранты оседали в первую очередь в пригородах, русские селились главным образом в Париже. Такая концентрация в значительной мере способствовала распространению (как среди эмигрантов, так и среди французов) представления о бесчисленном множестве беженцев, хлынувшем во Францию в двадцатые годы.

Надо заметить, то же самое происходило в Берлине и Праге. Столицы всегда притягивали эмигрантов, надеявшихся найти здесь поддержку, установить нужные контакты и связи, и это естественным образом влияло на выбор тех, кто приезжал позже. В Париже очень рано сформировались общинные структуры приема беженцев, что превратило столицу в центр притяжения в период массовых приездов середины двадцатых годов. Создание Русской гимназии (1920 год), Русского народного университета, бюро помощи в трудоустройстве, открытых по инициативе Земгора (не говоря уже о возникновении многочисленных общественных, профессиональных и культурных объединений), сыграло важную роль в том, что привлекательность столицы приобрела объективный характер. Конечно, большое значение могли иметь и более прагматические соображения. Так, в игру вступал экономический фактор: в Париже и области зарплаты рабочих часто были выше, чем в провинции, что, например, объясняет концентрацию русских рабочих в парижской автомобильной промышленности. Нередки случаи, когда, приехав работать по первому контракту на металлургические предприятия Лотарингии или Нормандии, эмигранты очень быстро увольнялись, чтобы перебраться на парижские заводы «Рено».

Целые кварталы и районы столицы превратились в особые, непохожие друг на друга микрокосмы русской иммиграции. В 15-м округе, где число русских было самым большим (4245 человек), эмигранты селились прежде всего в квартале Гренель, неподалеку от автомобилестроительных заводов, расположенных на набережной Жавель и в парижском пригороде Булонь. В этом округе как грибы после дождя выросло множество недорогих русских ресторанов, столовых и кафе, а по соседству расположились эмигрантские организации: филиал Центрального офиса по делам русских беженцев, медицинский диспансер, Русский народный университет. Список можно было бы продолжить, упомянув многочисленные общественные и культурные объединения и ассоциации, также расположившиеся в 15-м округе: Московское землячество, Федерацию русских инженеров, Русское студенческое христианское движение, Союз русских шоферов.

По числу жителей русского происхождения за 15-м округом следовал 18-й. Русские иммигранты, составлявшие здесь около 3,5 тысяч человек, селились в основном в кварталах Гранд-Карьер и Клиньянкур. Среди них мы находим немало «старых» эмигрантов, приехавших во Францию в начале века и сперва осевших в еврейском квартале Плецель. Свидетельством успешного продвижения этих людей по социальной лестнице стало их переселение в более фешенебельные кварталы округа. Маловероятно, чтобы приезд сюда эмигрантов новой волны был связан со славой «русского» квартала Пигаль, с его кабаре и ресторанами, ведь к началу тридцатых годов мода на него была уже почти забыта. На выбор беженцев скорее повлияли расположенные неподалеку мастерские и фабрики пригорода.

В 16-м округе две трети русских (насчитывавших здесь в общей сложности также 3,5 тысячи человек) проживало в престижных кварталах Отёй и Мюэт. Подобное расселение часто связывалось с присутствием знати, сумевшей спасти свое состояние или по крайней мере стремившейся сохранить видимые знаки своего социального положения. Действительно, среди беженцев, несомненно, встречались весьма состоятельные люди, в том числе и те, которые могли позволить себе поселиться в частном особняке на фешенебельных авеню Эйло или Йена. Однако такие случаи все же были исключением.

Сосредоточение русских в 16-м округе могло отчасти объясняться существованием здесь в те годы большого количества семейных пансионов (вроде того, что описан Жозефом Кесселем (Kessel) в романе «Княжеские ночи»), но данная гипотеза нуждается в проверке. Также в округе обосновалось немало эмигрантских благотворительных организаций и обществ взаимопомощи: общежитие медсестер, Общество помощи детям русских беженцев, Центр помощи русским беженцам и др. Кроме того, в этой части Парижа размещались офисы целого ряда французских благотворительных ассоциаций, опиравшихся на поддержку со стороны местной буржуазии. Все это могло повлиять на решение многих беженцев обосноваться именно здесь.

11-й и 4-й округа, насчитывавшие около семи тысяч выходцев из России, были традиционным местом проживания представителей дореволюционной волны иммиграции. Тот факт, что здесь уже находились бывшие беженцы, покинувшие западные районы империи в период погромов, возможно, повлиял на выбор российских евреев, приехавших во Францию в двадцатые годы (следует заметить, что среди эмигрантов, покинувших Россию в годы Гражданской войны, евреев было немного). Около трети выходцев из России, проживавших в 11-м округе, принадлежали к числу ремесленников квартала Рокет (краснодеревщиков и сапожников). Точно так же в 4-м округе в районе Маре (или Плецель на идише) было сосредоточено три четверти всех русских иммигрантов этого округа. Вместе с поляками, армянами, греками и румынами выходцы из России (составлявшие 20% от иностранцев, которые проживали в этой части Парижа) зарабатывали себе на жизнь ремеслом и мелкой торговлей. В других округах, и особенно в 1-м и 2-м (старый центр города), русских было очень мало; исключение составлял лишь 17-й округ, приютивший чуть более заметное число беженцев.

В результате такого компактного расселения соседями оказывались беженцы, занимавшиеся самыми разными видами деятельности. Выделялся только 15-й округ, в котором среди русских иммигрантов в двадцатые годы явно преобладали рабочие автомобильной промышленности. Именно эта категория - отнюдь не самая заметная на фоне всей русской эмиграции и слабо отраженная в воспоминаниях - численно преобладала в эмигрантской среде. Помимо автомобилестроения существовало также несколько других сфер деятельности, которые привлекли значительное число русских иммигрантов: наземный транспорт, текстильная промышленность, производство готового платья, высокая мода, свободные профессии.

Гусефф, К. Русская эмиграция во Франции: социальная история (1920 –1939 годы) - М.: Новое литературное обозрение, 2014.

Взаимное проникновение французской и русской культур началось давно. Русский аристократ граф Строганов был активным участником Великой французской революции, а лейтенант Бонапарт просился на русскую службу. В начале 19 века русское высшее общество говорило и писало по-французски. Это не мешало странам воевать между собой. Однако, к концу 19 века дорога во Францию была прочно освоена русскими студентами, купцами и аристократами. Перед первой мировой войной в учились 1400 студентов из России, это была самая большая иностранная община в этом университете.

Полюбился этот город и политическим эмигрантам, особенно социал-демократам. На улице Мари-Роз по сей день открыт музей-квартира Ленина. Здесь же, в Париже чуть позже осел Борис Савинков, российский террорист №1.

Первая мировая война привела во Францию русский экспедиционный корпус из 44000 человек, воевавший на немецком и македонском фронтах. После того, как Россия вышла из войны, солдаты и офицеры продолжали боевые действия и после победы практически все остались во Франции.

Но настоящая лавина русских эмигрантов обрушилась на Париж после поражения белого движения в Гражданской войне. Офицеры всех званий, государственные служащие, аристократы, писатели, художники, их жены и дети, священнослужители, ученые с мировыми именами наводнили великий город. Мало у кого были средства к существованию. Они хватались за любую работу. Парижское такси на много лет стало русским. Есть версия, что название маленьких закусочных «бистро» – это искаженное русское слово «быстро», которым подгоняли нерасторопных официантов вечно торопящиеся таксисты. (Кстати, есть форум о Германии, там много чего по эмиграции в общем).

Но не все становились разнорабочими. Антрепенер Дягилев просто продолжил делать то, что делал всегда – организовывал артистические труппы. Выбор у него был богатым, недаром слава балета Дягилева прокатилась по всему миру. Княгиня Юсупова открыла дом моделей «IrFe». Моделями в нем работали русские аристократки княжеских и графских фамилий. Необыкновенная красота платьев и безупречный вкус мгновенно выдвинули ее в первый ряд модельеров и ввели моду на «русский стиль» по всей Европе. Русский писатель Иван Бунин стал лауреатом Нобелевской премии по литературе.

После Второй мировой войны во Франции осели почти 60000 русских. Большинство попало сюда в качестве военнопленных, и укрылись от депортации. Затем, уже в 70-х годах потек сначала тонкий ручеек, а затем целый поток диссидентов. Одним из первых получил французский паспорт великий музыкант Ростропович, за ним последовали Андрей Тарковский и Галич.

Сегодня русская эмиграция в Париже по официальным данным составляет около 5000 русских. В их число не входят студенты, имеющие временную визу, и нелегалы. Новая эмигрантская среда не имеет нечего общего с прежними поколениями, среди них много деловых, или просто богатых, людей.

Публикации раздела Традиции

Романовы в эмиграции

П осле революции 1917 года погибла не только императорская семья, но и многие представители дома Романовых . Выжили лишь те, кто оказался далеко от столицы или вовремя эмигрировал. Вспоминаем, как сложились судьбы великокняжеских эмигрантов.

Анастасия и самозванки

Чудом спасшейся великой княжной Анастасией называли себя около 30 женщин. Наиболее известная из них, Анна Андерсон, рассказывала, что ее, раненую, вызволил из подвала Ипатьевского дома солдат Чайковский, а после «княжна» бежала в Европу. Верили ли ей?

Герцог Димитрий Лейхтенбергский, принимавший ее у себя в 1927 году, утверждал, что княжна не знала русского языка и не была знакома с православными обрядами. Встречалась со «спасшейся Анастасией» и сестра Николая II Ольга Александровна - в 1925 году в Берлине. Позже она рассказала шведскому писателю и славянисту Стаффану Скотту: во время встречи дамы говорили только по-немецки, хотя немецкого ее племянницы не знали. При этом Лже-Анастасия не говорила ни по-русски, ни по-английски.

Проверяла женщину и Вера Константиновна, дочь великого князя и поэта Константина Константиновича:

«Она гостила у меня три дня, и я испытывала ее, в частности, ленточкой с названием императорской яхты «Штандарт». Царевич Алексей по будням носил фуражку с такой ленточкой. Она ничего не поняла, только сказала: «Ты правильно делаешь, что хранишь эту ленточку». Мы говорили по-немецки. Она была очень похожа на Анастасию, это точно. Но с головой у нее было не все в порядке».

В СССР за Анастасию себя выдавала Надежда Иванова-Васильева. Она обращалась в шведское посольство - узнавала адрес проживающей там фрейлины Анны Вырубовой и даже отправляла по ее просьбе фото. Но в Институте судмедэкспертизы имени Сербского ей поставили диагноз «шизофрения».

Международная команда экспертов, проводившая в 2008 году анализы ДНК останков царской семьи, дала однозначный вывод: все представители царской семьи погибли в доме Ипатьева, включая Анастасию.

Скорбь и достоинство Марии Федоровны

Императрица Мария Федоровна. Фотография: yooniqimages.com

Императрица Мария Федоровна. Фотография: ipola.ru

Императрица Мария Федоровна. Фотография: krimoved-library.ru

После революции вдовствующая императрица Мария Федоровна длительное время пребывала в Крыму. Весной 1919 года к полуострову подошли красные, и английский король Георг V собирался вывезти оттуда тетушку на броненосце «Мальборо». В это время в Крыму было множество людей, которые не могли выехать из страны. Внучка Ирина рассказала Марии Федоровне, что для эвакуации людей ничего не делается. Вдовствующая императрица объявила севастопольскому союзному командованию, что никуда не поедет, пока хоть один человек из тех, чья жизнь в опасности, останется в Крыму. Вскоре в Ялту прибыли новые корабли для эвакуации беженцев.

После отъезда из России Мария Федоровна жила в Англии у сестры Александры, а затем перебралась в Копенгаген, где правил Христиан X, ее племянник. Стаффан Скотт, автор книги «Романовы», рассказывает, что отношения Марии Федоровны с королем не заладились. Король через слугу даже попросил ее расходовать свет экономнее, а Мария Федоровна велела зажечь все лампы в своем флигеле. Здание оказалось ярко освещено от подвала до чердака, и отношения вдовствующей императрицы с Христианом Х испортились еще больше.

Позднее английский племянник Марии Федоровны Георг V выделил ей пенсию в 10 тысяч фунтов, и она перебралась в небольшой дворец Видёре на севере Лондона. Однажды вдовствующая императрица получила посылку от датского дипломата: в антикварном магазине Москвы он нашел Библию, конфискованную у Марии Федоровны в Крыму. С этой книгой в руках она и умерла. Мария Федоровна до самого конца не желала признавать смерть сына и несчастье, постигшее царскую фамилию.

Новый русский император

Великий князь Кирилл Владимирович. Фотография: rodovid.org

Великий князь Кирилл Владимирович. Фотография: pokaianie.ru

Великий князь Кирилл Владимирович. Фотография: hrono.ru

Признавать окончательное падение монархии не желал никто, но у великого князя Кирилла Владимировича, потомка Александра II , были на то свои причины. Третий претендент на престол после царевича Алексея и великого князя Михаила Александровича до 1917 года, он стал ее первым законным представителем после расстрела царевича Алексея и великого князя Михаила Александровича. Благополучно перебравшись в июне 1917 года в Финляндию, он избежал, таким образом, жестокой расправы.

Кирилл Владимирович ждал подтверждения смерти наследников, но советская власть не делала прямых заявлений. И все же в 1922 году он сперва объявил себя Блюстителем Государева Престола, а в 1924-м принял титул Императора Всероссийского в изгнании. Поэт эмиграции Бехтеев писал о нем:

На подвиг святой и великий
За Русь и за Веру Христа
Он вышел под буйные клики -
Слуга и Защитник Креста.

Он немало сделал для облегчения участи эмигрантов, но миссией своей видел другое: сохранить монархические традиции и юридические основы императорского дома на случай, если народ России пожелает вернуть монархию.

Однако провозглашение Кирилла императором не одобрили ни Мария Федоровна, ни Николай Николаевич - признанный лидер эмиграции. Именно отсутствие доказательств смерти наследников, по мнению научного руководителя Российского государственного архива Сергея Мироненко, породило в эмиграции раскол. Эмиграция разделилась на кирилловцев, признавших Кирилла императором, и на большинство тех, кто его не признавал.

В целом принятие им императорского статуса, с точки зрения историка-генеалога Станислава Думина, было чем-то вроде символического акта. Нужно было сохранить силу династии хотя бы формально, оттого Кирилл Владимирович и пошел на этот шаг. Сегодня его потомки возглавляют Российский императорский дом.

Дважды великокняжеская семья

Княгиня Ксения Александровна. Фотография: es-kiz.ru

Великий князь Александр Михайлович. Фотография: livelib.ru

Единственная великокняжеская семья, которая полностью уцелела в годы революции, - семья Александра Михайловича, внука Николая I и основателя русского Военно-воздушного флота. Его женой была Ксения Александровна, родная сестра Николая II. Из охваченной революцией России семья выехала вся, включая семерых детей.

Александр Михайлович отбыл раньше всех - он отправился в Париж, где по окончании Первой мировой войны готовилась мирная конференция. Там он долго добивался от союзных государств вмешательства в ход Гражданской войны, но ничего не вышло.

Когда семья воссоединилась, супругам пришлось продать коллекцию монет и картин и драгоценности, чтобы выжить. Однажды бельгийский бизнесмен Альфред Ловенштейн предложил великому князю две тысячи долларов в неделю на пять лет вперед за то, чтобы последний подписывал пригласительные билеты на его званые вечера. Но Александр Михайлович отказался. А Ловенштейн всего лишь хотел выйти в свет и видеть на своих приемах аристократию.

Ксения Александровна с 1925 года жила в Англии у царствующего кузена. Великая княгиня оказывала поддержку Российскому обществу Красного Креста, помогала эмигрантам, продавая акварели собственной работы. Также она участвовала в организации благотворительных вечеров и балов русских организаций: Союза русских дворян, Союза русских летчиков, Морского собрания и других. Ее единственная дочь Ирина также помогала нуждающимся. Вместе с мужем Феликсом Юсуповым в первые же годы эмиграции она основала контору по трудоустройству. Позже супруги открыли салон красоты, где работали русские женщины, а самым крупным их проектом стал модный дом Irfe. Он был очень популярен у европейских аристократов вплоть до 1930 годов, когда наступила Великая депрессия.

Самый юный великий князь

Великий князь Дмитрий Павлович и Коко Шанель. Фотография: russian7.ru

Дмитрию Павловичу на момент Октябрьской революции едва исполнилось 26 лет - он был самым юным из великих князей дома Романовых. За год до переворота он вместе с Феликсом Юсуповым участвовал в заговоре против Григория Распутина. Юсупова тогда сослали в имение под Курском, а Дмитрия - в действующую армию в Персию. В итоге революцию он застал далеко за пределами России. Члены Временного правительства предлагали великому князю вернуться в Петроград после Февральской революции, а когда он отказался, разрешили продать дом и вывезти капиталы.

Центром золотой молодежи, пока та еще могла позволить себе не считать деньги, по-прежнему оставался Париж. Там Дмитрий Павлович и встретил будущую королеву моды Коко Шанель, между ними вспыхнул бурный роман. Великий князь познакомил молодую Габриэль с одним из бывших поставщиков Русского императорского двора, который и подсказал ей рецепт будущих духов «Шанель №5». А сестра Дмитрия Павловича - Мария Павловна - возглавляла в доме Шанель мастерскую вышивки.

Во Франции Дмитрий Павлович одно время работал в винодельческой фирме в Реймсе и даже состоял в совете директоров. Позже он переехал в Америку, где женился на богатой американке Одри Эмери. Она перешла в православие и получила от главы Русского императорского дома в изгнании титул Светлейшей княгини Романовской-Ильинской. Некоторые Романовы хотели присвоить Дмитрию Павловичу звание Императора Всероссийского в изгнании - вместо Кирилла Владимировича, - но тот отказался.